— Понятно. Скажи, асур, ты, могущественный дух пустыни, сможешь ли сделать так, чтобы никто, ни человек, ни животное, ни птица, никто из вашего народа не смог приблизиться к этим башням?

— Все в воле Аллаха, но я клянусь, что более никто не осмелится войти в эту пустыню. Однако же…

— Если ты обещаешь сделать то, о чем только что сказал, я отпускаю тебя. Оставайся в этой пустыне. Отныне ты будешь хранителем башен земли Ад.

— Слушаюсь, добрый господин.

— Я тебе не господин. — Камдил с усилием стащил кольцо с пальца. — Вот, держи. Только одно скажи: ты можешь перенести нас куда-нибудь на побережье, скажем, на ближайший корабль, отправляющийся в Европу?

— Нет ничего проще! — Асур быстро сложил ладони перед грудью, и получившийся хлопок, точно взрыв, сдвинул линию горизонта.

Палуба вздрогнула, приняв тела, рухнувшие на нее прямо с неба. Прикованные к веслам гребцы шарахнулись, с ужасом глядя на окровавленных чужаков в рванине, но с оружием в руках.

— …Это золотое блюдо входит в капитанскую долю! — доносилось с кормы. Но и этот возмущенный крик оборвался на выдохе, и над кораблем повисла недоуменная пауза.

Толпа смуглых чернобородых магрибских головорезов ошарашенно глядела на рухнувших с неба пришельцев.

— По-моему, это пираты, — разглядывая почтенное общество, потревоженное в час дележа честно награбленного, констатировал Вальдар.

— Да хоть нитраты и барбитураты, по барабану! — Лис выхватил из сумы бронзовый кувшин с рубиновой насечкой. — У меня тут джинн, все за борт! Шаг к нам — и я вытаскиваю пробку!

Дружный всплеск за бортом не оставил сомнений, что слова Лиса, вкупе с особенностями появления живописной группы, показались джентльменам удачи чрезвычайно убедительными. Если бы не цепи, гребцы тоже с радостью последовали бы за хозяевами корабля. Они глазели на троицу, не скрывая ужаса, ожидая то ли приговора, то ли новых команд.

— Але, парни, шо вы пялитесь, как мартышки на елку? Мы пришли даровать вам свободу! Где камбуз?

Глаза рабов, прикованных к веслам, по-прежнему не выражали ничего, кроме ужаса.

— Нехристи, я спрашиваю, где у вас тут кормят?

Яркое весеннее солнце освещало громаду старого замка. Молодым придворным он казался тяжеловесным и даже уродливым: мощные квадратные башни, толстые стены, серый камень… Никакого изящества, никакой изысканности линий. В сравнении с тем, что строилось в последние годы, местные остроумцы уподобляли замок Хуньяди неповоротливому быку в сравнении с грациозным благородным оленем.

Но сам Янош любил эту твердыню с детских лет и, даже став наместником венгерского королевства, не изменял старой резиденции. Сейчас он стоял, облокотившись на перила каменной балюстрады, глядя, с какой самозабвенной энергией упражняется в рубке его младший сын Матиаш. «Отличным воином будет», — подумал ветеран, наблюдая, как слитно движутся тело и руки подростка, осыпающего ударами привязанный к деревянному столбу соломенный тюк. Он прикрыл глаза, слушая короткие щелчки ударов. Но тут внимание его отвлек заливистый смех дочери.

— Синьор Кристофоро, — радостно выпархивая на широкую галерею и весело кружась, воскликнула она, — солнце уже высоко, можно продолжать.

— Вы правы, донна Анна, — знаменитый живописец Кристофоро ди Буонасеро вышел на веранду вслед за девушкой и, увидев старого боевого товарища, поклонился, спеша приветствовать его.

— Синьор Кристофоро, не думайте, что я вас тороплю, — ворковала девушка, — но скоро должен приехать мой жених, повелитель Трансильвании, граф Влад Дракула Цепеш. Он тоже доблестный рыцарь. Как-то в сражении с османами он одним ударом копья пронзил сразу двух врагов, за что его прозвали Накалывателем.

Она стала в горделивую позу и произнесла:

— Графиня Анна Дракула Цепеш. Прекрасно звучит. Как вы думаете, синьор Кристофоро, я ему нравлюсь?

— Синьорина, нет в мире зрячего мужчины, которому бы вы не понравились.

Янош Хуньяди с умилением поглядел на дочь. Та действительно была очень мила, хотя в памяти его вставала другая Анна, затмить которую не смогли бы и ангелы небесные. Он поглядел на Кристофа, глаза их встретились, и они без слов поняли друг друга.

— Синьор Кристофоро, я хочу на портрете быть такой же красивой, как в жизни, чтобы мой дорогой жених в своей Трансильвании не забыл обо мне и не увлекся какой-нибудь миловидной соседкой.

— Я сделаю все, что в моих силах, — склонил огромную седую голову художник, усаживая девушку так, чтобы солнце выгоднейшим образом подчеркивало белизну ее кожи, собольи черные брови и совершенную линию тонкого носа.

— Прошу вас, синьорина, не двигайтесь.

— Хорошо, но вчера вы обещали продолжить свой рассказ.

— Он почти завершен, моя юная госпожа. Ее высочество принцесса Анна вышла замуж за Жана Бесстрашного, как и обещала. Я не стал возвращаться в Дижон, хотя герцог и настаивал на этом. Сердце разорвалось бы на части, доведись мне каждый день видеть мою прекрасную даму рядом с другим. Впрочем, следует быть справедливым, Жан Бесстрашный очень любил Анну и делал все что мог, чтобы она была счастлива.