Одевшись – ведь вскоре предстоит выходить на улицу, – я заглянул на кухню. Жанна хлопотала у плиты, одетая в мои брюки и рубаху с закатанными рукавами. Какое-то время мне удавалось оставаться незамеченным, наслаждаясь ее быстрыми, уверенными движениями, а потом девушка почувствовала взгляд, обернулась.

– Можешь оставаться здесь, сколько хочешь, но тогда придется купить тебе одежду более подобающую, – сказал я.

– А что, в этой я тебе не нравлюсь? – улыбнулась она. Подбежала и чмокнула меня в щеку.

– Нравишься. Но лучше подобрать что-то по размеру.

– Хорошо. Как скажешь.

Жанна вернулась к плите и перевернула деревянной лопаточкой обжаривающиеся на сковороде ломтики бекона.

– Будешь?

– Я не ем человеческой еды.

– Ну я понимаю, тебе нужна кровь. Но разве ты даже не хочешь попробовать?

– Я не ем не потому, что не хочу, а потому, что не могу. Вот уже шестьсот лет.

– Ужас! И не пьешь?

– Не пью.

– И не куришь?

– Не курю.

Она всплеснула руками:

– Подумать только! По мнению моей мамы, ты – идеальный мужчина для меня.

– И этот идеальный мужчина оказался вампиром. Что бы сказала твоя мама?

– А ей знать необязательно. Мы не виделись уже пять лет. Так, перезваниваемся по телефону.

– Она живет не в Киеве?

– Дебальцево. Есть такой маленький город в Донецкой области.

– А отец?

– Он бросил нас, когда мне было три года.

– Братья, сестры?

– Только сводные. Им до меня нет дела. Как и мне до них. Я очень циничная?

Я пожал плечами:

– Где тут цинизм? Я привык жить в обществе, где каждый сам за себя.

– Так это вампиры. А люди всегда были сильны тем, что поддерживали друг дружку в трудную минуту.

– Правда?

– Так принято думать.

– Наверное, мне попадались не те люди.

– Наверное, мне тоже. – Жанна вздохнула и вдруг глянула на часы, тикающие над столом. – Ого! Без четверти десять. Пора за ноутбуком.

– Поешь. Никуда ноутбук не денется.

– Ты хочешь, чтобы я умерла от любопытства?

– Я не хочу, чтобы ты умерла от голода.

– Буду умирать, укуси меня, и я стану вампиршей. Или вампиркой? Как правильно?

– Вампирессой. Но я не советую тебе становиться «немертвой».

Она сноровисто переложила бекон на тарелку, налила кружку кофе.

– Хорошо, что у тебя нет хлеба. Иначе я растолстела бы килограммов на десять.

– Не вижу в этом ничего дурного, – улыбнулся я и отправился в ванную проверить, что можно сделать с дырой. Был бы жив Збышек, он вызвал бы мастеров, которые забрали бы отдушину решеткой, да и все остальные, имеющиеся в квартире, заделали бы тоже. А так придется, скорее всего, связываться с Семеном. Пусть пришлет своего слугу…

В прихожей раздался звонок домофона.

Странно, кто бы это мог быть?

Заскочив за карабелой, я направился к двери.

Из кухни выглянула Жанна. В ее глазах читался тот же вопрос, что мучил и меня. Знаком приказав девушке оставаться на месте, я надавил кнопку – уж этой техникой я научился пользоваться.

– Кто?

– Пан Анджей? – настороженно произнес знакомый голос. – Это вы?

– Я! А кто же еще?

– Я – Сергей. ДШБ. Помните меня?

– Ну положим…

– Меня прислал Семен. С письмом.

– Что еще за письмо… – пробурчал я, но двери разблокировал. Семен был одним из немногих вампиров, кому я доверял. Пожалуй, я вообще доверял лишь ему, Амвросию и Жозефине Сангрэ.

Через несколько минут на площадке появилась высокая, костистая, но не худая фигура Сергея. О коне таких статей я бы сказал – мосластый. В слуги крови к Семену он угодил после забавного случая еще в конце восьмидесятых.

Сергей как раз вернулся со срочной службы из Афганистана – я не очень хорошо разобрался, зачем Советскому Союзу понадобилось вводить туда войска, а западным газетам, которые я читал, живя в те годы в эмиграции, я мало доверял. Много русских ребят погибло там, выполняя интернациональный долг, как это называли лидеры правящей коммунистической партии, но многие выжили, вернувшись совсем другими людьми. Война меняет мужчин. Неважно какая – Пелопонесская, Столетняя, Алой и Белой Розы, Семилетняя, Англо-бурская или Афганская. Они учатся убивать, они теряют то глубинное чувство, живущее в каждом смертном, которое запрещает отнимать жизнь у подобного себе. Но они и умеют выживать, пройдя кровавую мясорубку. Они по-другому смотрят на поступки сверстников, постарев сразу на добрый десяток лет. Сергей, отслужив два года в десантно-штурмовом батальоне – войсках элитных по тому времени, но и затыкающих по причине особой выучки и закалки любую дырку в стратегических и тактических замыслах генералов, – вернулся в родной Киев и застал буйный разгул перестроечной поры. Никто больше не ловил и не стриг панков, не запрещал металлистам носить кожаные куртки с заклепками, в моду начал входить американский образ жизни с джинсами, жвачками, свободной любовью и дискотеками до упаду.

Совершенно законная мысль «А за что я кровь проливал, защищая южные рубежи нашей Родины?» посетила Сергея. Западный, разгульный и свободный образ жизни ему претил, поскольку напоминал об оружии, направленном в него душманами, которые и снабжались, и обучались Соединенными Североамериканскими Штатами. Власти СССР в то время не слишком-то боролись с «тлетворным влиянием Запада», не осознавая, в какую пропасть сбросит их это почти толстовское непротивление. Милиция отворачивалась, комсомольские лидеры гораздо больше внимания уделяли движению кооператоров, подготавливая себе плацдарм на девяностые годы. Дважды раненный осколками, контуженный противопехотной миной, но полный сил и задора десантник решил бороться по-своему.