Дни летели с предельной быстротой. Карл готов был жаловаться на то, что в сутках всего двадцать четыре часа, а в часе — только шестьдесят жалких в своей поспешной суетливости минут.

«Веночек», поэтический кружок, к которому принадлежали, кроме Маркса, озорной путаник Карл Грюн и сентиментальный плодовитый стихоплет Эммануил Гейбель, с начала года состязался с поэтами Геттингена, Однако первенство все еще не было присуждено никому, В ответ на поэтические громыхания и нежные трели боннцев Мориц Каррьер и Теодор Крайцнах присылали длиннейшие сонеты и стихи — возвышенный пафос в корзинке из-под сосисок.

Весной любовники, дуэлянты, пьяницы и спорщики выползают из погребов и подворотен на лужайки и лесные опушки. Их тянет странствовать и бродяжничать.

До Годесберга недалеко — несколько часов ходьбы по прямой, тенистой дороге, Студенческая ноша — мешок за плечами — не тяжела. В Годесберге, под чинным дубом, превосходнейший трактир «Белый конь», в котором на протяжении столетий пьют и шалят боннские студенты.

Лучше всего в воскресное утро выйти из города на рассвете, на восходе солнца, когда пыль на загородных дорогах прибита росой. Трирцы покидают заставу именно в этот час, чтобы перехитрить назойливых педелей, преследующих их по пятам.

Но тридцать человек, да еще навеселе, да еще орущих песни, мгновенно будят город. Открываются ставни, и вдогонку студентам несется ругань. Саламандра, в парике набекрень, в женином халате, выбегает на крыльцо и торопливо посылает слугу за дежурными университетскими смотрителями.

Злющий от бессонницы, Саламандра измышляет сотни способов ловли студентов. Хитроумный университетский судья заставляет педелей переодеваться и под видом случайных прохожих сопровождать студентов в их прогулках. Саламандра прилагает все усилия к тому, чтобы застичь на месте преступления хоть двух дуэлянтов, хоть одно сборище запрещенной корпорации, но вот уже два года терпит поражения. Почуяв приближение педеля, заметив засаду, самые отъявленные враги умело разыгрывают сцену примирения, дружески обнимаясь на глазах одураченных шпиков.

Два года Саламандра должен был довольствоваться лишь тем, что обнаруживал в петлицах студенческого мундира цветные ленты — знак принадлежности к неуловимой корпорации. Единственным утешением судьи служит то, что университетский карцер все же не пустует. Но студенты попадают в заточение за нарушение уличного порядка, битье фонарей, пьянство, дерзкие споры, и только. Для обширного донесения в Берлин, — в котором перечислялись бы застигнутые дуэли, крамола, антиправительственные заговоры, антимонархические выпады, — нет материала. Саламандра темнеет лицом, худеет и окончательно теряет сон и аппетит.

Трирец не менее влюбчив, чем всякий другой студент, Фриц Шлейг посещает аккуратно трактир «Белый конь» не без корысти. Дочка трактирщика, беленькая пушистая Амелия, по прозвищу «Вербочка», высоко расценена студентами второго семестра юридического факультета. Вот уже месяц, как хитрая проказница заставляет Фрица бесплодно волочиться за ней.

— Один поцелуй, Вербочка! Ты не совершишь преступления, отдав мне сердечко. То воля природы, то веление бога. Бог велит твоим губам знать мои поцелуи, он предписывает нам любить друг друга. — Длинное монашье лицо лукавого соблазнителя касается пухлой Щеки Амелии.

Но прелестница неумолима и отвечает рассудительно и спокойно, расправляя фартук:

— Бог велит освятить поцелуй брачным венцом.

Фриц и девушка сидят позади трактира, под рыжей отцветающей ивой, над заплесневелым прудом.

— Ты полна предрассудков, — сердится Фриц. — Я дам тебе книг, которые очистят твой мозг от старого хлама.

— Сначала свадьба, потом книги, — говорит упрямо Амелия и потягивается.

Она приятно округла, но Фриц предвидит, какой дебелой толстухой станет Вербочка через несколько лет. Меж губ Амелии — одуванчик. Цветок легко разлетается, когда Фриц, повалив девушку, целует ее, уже не спрашивая позволения.

— Клянусь, я женюсь на тебе тотчас же после сдачи диссертации. Каких-нибудь три-четыре года.

Шлейг готов сам верить обещанию: так хочется ему сломить сопротивление Вербочки.

На противоположном конце пруда сестра Амелии Гертруда гладит нежные прямые волосы трирца Кевенига, голова которого примостилась к ее коленям.

— Люблю тебя, мой ангел, — шепчет юноша.

Ножом он надрезает свою руку и, обмакнув в кровь веточку, пишет на девичьем платке:

На лужайке перед «Белым конем», под широким, ветвистым дубом, расставлены столики и стулья. Те, кому не хватило места, пируют на лестнице, на каменных ступенях крыльца. Пьют из кубков, из кружек, из бутылей разноцветные вина, пенистый пунш, горький грог и жирное пиво. Хмелеют от алкоголя, от парного воздуха, от долетающих с огородов запахов укропа и цветущего картофеля.

Расстегнуты длиннополые, сборчатые в талии сюртуки, тугие жилеты, вороты рубах. Брошены в траву гладкие и шишковатые трости, холщовые мешки и головные уборы.