Со мной она много играла, пока была жива. Когда я ходила в ясли, прабабушка Лиза сделала мне из проволоки и какой-то тоненькой ткани крылышки феи, расшив их бисером и блестками. Я надевала их, и мы играли в фей. Я была феечка юная, а она взрослая Фея Радуги. И ее любимая фраза была: «Все мы немножко феи».

— Помню, — я улыбнулась. — Мам, а ее вещи сохранились? Помнишь ее платья?

— Да, — мама хмыкнула. — У меня рука не поднялась выбросить. На антресолях в чемодане. Там же и твои крылышки, кстати.

— Да ты что?! — я рассмеялась. — Я заберу их, и вещи, и крылышки.

— Какие крылышки? — заинтересовался Эйлард.

— Мои, фейские.

— Какие? — у него округлились глаза. — Ты фея? — и он отпил чая.

— Все мы немножко феи, — хором ответили мы с мамой и захихикали. Хм, а Эйлард поперхнулся чаем, с трудом откашлялся и впился в меня взглядом.

— Я покажу, — мы с мамой переглянулись и снова рассмеялись, такой комичный вид был у мага.

А потом я пошла разбираться с вещами в своей комнате и рассортировывать их по пакетам и коробкам, а мама утащила Эйларда. М-дя. Он бедный и не знал, что ему предстояло. А светили ему развлекушечки в виде фотоальбомов и маминых комментариев: «А это Вика в ясельках», «А тут Вика пошла в первый класс», «А это Вика на выпускном», «А тут Вика закончила институт», «А тут Вика с А…, впрочем, это не важно, мерзкий был тип» и все в таком духе. Я только застонала, увидев, как она с улыбочкой достает первый фотоальбом, но бороться с ней бесполезно, так что я ушла.

Вечером приехал папа, и произошла вторая часть Марлезонского балета с представлением ему Эйларда, а затем многозначительные переглядывания родителей. И все бы ничего, но приблизилась ночь, и встал вопрос о том, куда укладывать спать свалившегося, как снег на голову, гостя. Квартирка у нас хоть и трехкомнатная, но комнаты эти размером с коробку от холодильника. И единственная более-менее большая гостиная сейчас была вся заставлена мебелью, пакетами и ящиками с вещами, которые переместились туда из спальни родителей и моей комнаты. А потому, спать в ней Эйларду не представлялось возможным. Чему мама была и рада, судя по ее лицу, когда она извинялась перед гостем, что спать ему придется в одной комнате со мной. Я украдкой погрозила ей кулаком, но разве мою маму этим можно смутить? Она с невинным видом поставила раскладушку, выдала комплект постельных принадлежностей и, посмеиваясь, удалилась.

Себе я разложила диван, затем постелила магу, ожидая споров и поползновений, но Эйлард без разговоров улегся на предложенное ему ложе. И уже только в темноте, под страдальческие скрипы и стоны раскладушки, он издал смешок, пытаясь выпрямиться. Надо сказать это было трудно, у него или ноги свисали, или голова

— Вика, а это у вас такое орудие пыток?

— Что?

— Ну, вот эти раскладные коротенькие монстры? — «монстр» и вправду был короче в длину, чем рост мага.

— И ничего это не монстры, я же не виновата, что ты такой бугай, — я фыркнула.

— Вика, а можно я к тебе переберусь? — в его голосе послышались обволакивающие нотки.

— Да щаз-з, еще чего. Хватит того, что ты заявился в дом моих родителей. Мне мама и так теперь житья не даст.

— Вика-а-а…

— Эйлард…

— Ну а что такого-то? — его голос очаровывал. — Ты ведь одинока, но при этом явно не девочка. Разве плохо, если мы доставим друг другу немного радости?

— Забудь.

— Почему? Я тебе не нравлюсь внешне?

— Ну почему, ты очень привлекательный мужчина, но…

— А я ведь тебе обещал поцелуй, — раскладушка застонала и захрипела от его движения.

— Обойдусь.

— Ну ты хотя бы попробуй, и обещаю, ты не пожалеешь.

— Эйлард, — я вздохнула. — Я понимаю, что ты изголодался по женщинам, но давай ты найдешь себе для снятия напряжения кого-то другого? Ну не знаю, сходи в Листянки, что ли, найди себе там юную селянку и в путь. А мне такого счастья не надо.

— Вика, — он рассмеялся низким, чуть вибрирующим смехом, от которого у меня в животе стало щекотно. — Вся проблема в том, что меня не привлекают селянки, даже юные. Я хочу тебя.

— Забудь, сказала, — вот привязался, нахал. Но, чего уж лукавить, слышать такое было приятно, пусть и сказанное в таком фривольном тоне.

— Ты еще изменишь свое мнение, — он хмыкнул. — И обещаю, ты еще будешь кричать от наслаждения в моих руках, — раскладушка снова издала хрип, похожий на предсмертный. — Спокойной ночи, моя феечка.

Я не стала отвечать. А через некоторое время, когда я уже задремала, раздался скрежет и визг пружин, грохот падающего тела и затем сдавленная ругань. Я испуганно включила ночник и, зажимая рот подушкой, начала давиться от смеха. Бедная старенькая раскладушка не вынесла над собой такого надругательства и почила с миром, откинув «лапы», а сонный маг сейчас лежал в горе постельных принадлежностей и потирал ушибленный локоть.

— Я понял. Это специальное пыточное ложе для незваных гостей, — фыркнула жертва отечественной промышленности, и я спрятала лицо в подушку, стараясь не хохотать в голос. — Да ладно уж, не делай вид, словно тебе меня жалко, — он, кряхтя, встал, подошел к дивану и бесцеремонно сдвинул меня к стенке. А затем вытянулся рядом, нагло положив голову на мою подушку, да еще и попытался стащить с меня одеяло.

— Одеяло и подушку не дам, — я дернула его на себя. — Свои поднимай с пола.

— Жадина, — он беззлобно рассмеялся и чмокнул меня в плечо, но сев, поднял с пола одеяло и подушку. — А еще фея.