Ксения, чтобы не отвечать на трудном для нее языке — все же ей не хотелось делать ошибок, — ограничилась извиняющейся улыбкой и повернула лицо к послу — дескать, она с ним согласна, она разделяет его чувства.

И тут на глаза ей попалась афиша — на глухой стене здания без окон. Афиша была большая — и, скорее всего, она бы ее заметила, даже если бы ей не пришлось реагировать на высказывание герра Винхофенберга. Женщина в короткой юбке народного стиля, вытянув вперед ногу, непринужденно откинулась назад всем своим пышным чувственным телом. А поверху шла зазывная надпись: «Встречайте Эльгу в «Причудах Мольнара»!»

Ксения уставилась на афишу. Улыбка слетела с ее лица.

Так это Эльга! Как оказалось — танцовщица мюзик-холла. Ксения почти забыла о ней — происходящее отодвинуло то, что в эти дни было незначимо. Но оно настигло ее — может быть, кстати? Чтобы она легче перенесла свое отвержение? Но, как бы то ни было, у Ксении сжалось сердце.

Так вот она какая, эта самая Эльга… Не просто яркая и красивая, а свободная и раскованная — таких называют жадными до удовольствий жизни… Вот, значит, какие женщины нравятся Иствану! Ничего общего с нею, Ксенией, какой она сама себе виделась!

«Эльга! Эльга!» — все повторяла про себя Ксения, пока праздничная карета катилась по мостовой, а ее, невесту короля Иствана, радостно приветствовали незнакомые ей люди криками, цветами и транспарантами. Это мелодичное имя так свирепо сверлило ей мозг, что ей стало казаться, будто и толпа скандирует только его.

До церкви осталось совсем немного. Ксения сделала над собой усилие и приказала себе: забудь! Сейчас не время, не место. Не станет же она в самом-то деле устраивать Иствану сцену ревности! Эта мизансцена спектаклем не предусмотрена. Да и это само по себе низко и глупо, пошло, скандально и недостойно — и какие у нее для этого основания и права? Может ли она вообще предъявлять ему хоть какие-нибудь претензии — она, самозванка и лгунья!

Пусть развеселая Эльга в короткой юбочке пока повисит там, на афише, предлагая всем свое тело, а у нее, Ксении, есть проблемы куда серьезнее. Например — что она должна сейчас делать? Карета вот-вот остановится. Куда ступить, что сказать? Она никогда не была ни на чьей свадьбе, хоть бы и самой скромной, — никто из ее подруг в Литтл Кумб еще не вышел замуж, а на другие свадьбы ее не звали. И мама ей ничего такого на этот счет не рассказывала. Что теперь будет? Вот и пришел момент, когда она опозорится… Перед кем ей разыгрывать контузию и амнезию, если она шагнет не туда или что-то скажет не так?

С затаенным в глазах вопросом Ксения растерянно взглянула на прусского посла герра Винхофенберга, словно в поисках руководства. Но все, что он ей сейчас скажет на своем неудобоваримом немецком, не только будет нудным и длинным, но и она ничего не поймет из того. Нет уж… Но что же, что же ей делать? Сейчас бы сюда миссис Беркли с ее приметами… Вот уж она разгулялась бы — не остановить: столько зря пропадает намеков и знаков, никем никак не истолкованных, не опознанных! Может быть, и без примет нельзя, свадьба без примет недействительна, как приход весны — без птичьего щебета?

Но, как бы то ни было, свадебное колесо — круглое, и катилось оно сегодня только вперед, и это следовало считать самой верной приметой, что свадьбе — быть. Королевская карета, украшенная дельфинами и русалками в сверкающем золоте, остановилась. Вот они, высокие двери городского собора. И вот он, миг ее краха…

Едва Ксения ступила на мостовую, шум толпы обрушился на нее, оглушил — и она почувствовала себя беспомощной и раздавленной, как, вероятно, чувствует себя зверек в капкане, если бы он мог пропищать о своих ощущениях.

Свадебный шлейф, прикрепленный к линии талии, был чудовищно длинным, украшенным горностаем, тяжелым, и его должны были нести четыре пажа, одетые в костюмы XVII века. Но Ксения должна будет тащить его сама — как каторжник свои кандалы, иронически подумалось ей. В этой символике явно скрывался зловещий смысл!

Приготовления делались второпях, подружек невесты у нее тоже не было, но на помощь пришла мадам Гиюла. Мадам Гиюла должна была исполнить роль старшей подруги и взять у нее букет, когда она подойдет к алтарю. И они вместе придумали, как Ксении лучше прихватить горностаевый шлейф, чтобы это было удобно и вместе с тем выглядело изящно. Надо намотать его на руку возле локтя, а оставшийся кусок пусть свисает до полу — облику невесты это только добавит величественности и элегантности.

Но в порыве отчаяния, какое охватывает утопающего среди бушующих волн, Ксению в довершение ко всему обожгла мысль: во время церковной службы король должен короновать брачующуюся с ним избранницу!

Но что случится, если именно в этот самый момент, когда она станет королевой Лютении, ее и обличат как самозванку? И толпа, так живо приветствовавшая ее только что, будет готова разорвать ее на куски! И, что неизмеримо более важно, все хорошее, что она сделала, пойдет насмарку в их головах. Впрочем, противоядия от всего этого у нее нет. Есть только реальность момента — ей надо как-то добраться до алтаря, не потеряв при этом достоинства.