И Вячеслав Иванович не ошибся. Но, наверное, больше всего на «воспаленную» совесть следователя подействовало упоминание имени его строптивой, но все равно горячо любимой дочери. Или Василий Игнатьевич понял, что в сложившейся, крайне неприятной для него ситуации единственная помощь может последовать лишь от этих, достаточно, как он уже заметил, известных даже здесь, в Истринском пансионате, «пенсионеров» из частного сыска с недавно еще громкими фамилиями. Ну, и оставшимися связями наверняка.

Впрочем, перечислять действующие лица поименно Грязнову не требовалось. Нужен был главный, от кого указания исходили. И на эту роль, как ни печально, «тянул» именно Алешка Привалов. Сообщению Сани Вячеслав почему-то поверил сразу, хотя оно и ударило достаточно больно. И не только по самолюбию. Получалось, что вовсе уже потерял нюх старый сыщик. Не разглядел в ближнем, и так можно было сказать, затаившегося врага, одного из тех, с кем всю жизнь боролся Грязнов, получая и оплеухи от начальства, и скупые слова признания его профессионализма. А у Сани Турецкого что, иначе было? Да то же самое, разве что в других размерах. Хотя как смотреть на вещи…

Собственно, и признания Егоркина, пожалуй, уже мало что изменили бы кардинальным образом. И кто давил на него больнее – областной прокурор Микитов или начальник ГУВД Привалов, – особого значения тоже не имело. Возможно, куда важнее могли бы стать условия, которые диктовались ему начальством. Баш на баш или как-то там еще? В свою очередь, они тоже, должно быть, обещали что-то Егоркину. Но тогда почему у него, по существу, четкого, а может, и честного исполнителя чужой воли, такое сумрачное лицо? Или «разменной монетой» в той ситуации оказалась именно дочь, из-за которой пожилой следователь и готов был подписаться под любым требованием руководства? Тут ведь все может быть…

Но самым тяжким испытанием Вячеслав Иванович посчитал для себя разговор с Дусей. Он еще не был готов к нему. Саня, конечно, настоящий друг и желает ему только добра, об ином и речи быть не может. Но ведь вольно или невольно Дуся оказалась задействованной, пусть и помимо своей воли, в тяжком грехе предательства. Иначе поведение Алексея Привалова расценивать сейчас было невозможно. Захотел, понимаешь, в рай въехать, причем нагло, почти в открытую, ничем не брезгуя и используя даже собственную сестру в качестве подсадной утки! Каким же мерзким гадом надо стать для этого!..

Всплывали в памяти детали бесед с Алексеем, разговоров во время случайных встреч и в Москве, и потом, во время отпуска, на Волге, где, казалось, гостеприимству генерала не было предела. Даже активное участие того в операции по задержанию бандита Саида вспоминалось. Но теперь, в свете новой информации, то, что представлялось логичным и единственно верным, обретало другой, почти зловещий смысл. Надо же быть таким иудой, чтобы любое слово, любое событие использовать в собственных целях! А цели-то сами? Деньги, деньги, наркота, сломанные судьбы людей, горе и беды… И над всем этим – будто зловещая тень, хищный силуэт главного астраханского милиционера. Неужели Евдокия знала об этом и молчала, работая на брата? Да и какой он там брат? Седьмая вода на киселе, одно слово, что родственники… Или генерал использовал женщину втемную, рассчитывая заработать крупные дивиденды от знакомств и связей мужа своей отдаленной сестры? Вот это, наверное, и есть самое верное объяснение. Но Дуся все равно должна ответить честно: было или нет?

Почему-то боялся поставить вопрос в такой плоскости Грязнов. Может, оттого, что и сам понял, что его попытка обзавестись семьей – последняя. Другой больше не будет. Слишком много было уже сделано в жизни ошибок подобного рода, чтобы повторять без конца одно и то же. Да вот и Саня уверяет, что женщина эта – чиста, как ребенок, и обмануть ее, обвести вокруг пальца, такому изощренному преступнику, как Привалов, ничего не стоит. Уверяет Саня, а верится все равно с трудом. Тяжкий труд взвалил на свои плечи Грязнов.

А Дуся еще ни о чем не догадывалась. Она вся жила одним только своим Славушкой. «Славушка то, Славушка это…» – и так без конца. И квартира после добротного евроремонта стала выглядеть, теперь уже и ее усилиями, словно игрушка. Душа буквально только что радовалась, глядя, как большой и яркой, цветастой бабочкой порхает по квартире Дуся, а теперь скорбит. И как трудно объяснить это милой и любимой женщине, которая души не чает в своем муже. Ну, конечно, в муже, в ком же еще?..

И Вячеслав Иванович решил не форсировать события, а тяжелый разговор отложить по крайней мере до ночи. Вот когда Дуся немного успокоится от бесконечных дневных забот, от энергичных перестановок во имя дальнейшего улучшения и без того улучшенного быта, а это может быть лишь ночью и в темноте, вот тогда и выложить перед ней все начистоту. Реакцию уже мог предчувствовать Грязнов и страшился ее, понимая, что психика Дусина может не выдержать, и женщина сорвется со всех тормозов. А тогда – судьба их обоих непредсказуема. Но говорить-то надо, такое не скрыть…

Вот и теперь, разговаривая с Егоркиным, Вячеслав Иванович постоянно думал о том, другом разговоре, который мог закончиться и для Дуси, да и для него самого моральной катастрофой. Ничего не боялся в жизни Грязнов, но сейчас откровенно надеялся на то, что хоть кто-то смог бы подсказать ему, как поступать дальше. К ребятам в «Глорию» поехать, что ли? А какой толк, если они уже все поголовно влюблены в Евдокию? И не завидуют ему, своему начальнику и «боссу», лишь по той причине, что этот брак, если он состоится, останется по большому счету первым и последним в его жизни. Какая тут зависть? Вот и Саня – о том же.