Шрифт:
– Согласен. Но квартира не выгорела, и если хорошо пошарить, может, хоть там мы найдем какие-нибудь следы Дмитрия. Тогда на этой оптимистической ноте и закончим. А то как начнем перечислять, сколько осталось неизвестного…
– Не надо! – твердо оборвал его Голованов. – Мы ж решили закончить на оптимистической ноте.
Турецкий по голосу почувствовал, что настроение у Голованова не ахти. Но он так устал за день, что ему теперь хотелось одного – лечь скорее в постель.
Ира гремела на кухне посудой. Хорошо бы ей помочь, но только не сегодня.
4
На следующее утро Турецкий в бодром настроении сбегал по лестнице и ощутил в заднем кармане джинсов назойливую вибрацию мобильного телефона. Звонил Агеев.
– Саша, ты сейчас куда?
– Я думаю еще раз наведаться в квартиру Заботина. А то мы вчера закопались в этих фотографиях. Меня не покидает чувство, что мы что-то пропустили. Кстати, Демидов тебе не звонил?
– Какое там звонил! Он же провожал Шихтера в четыре утра. Пока проводил, пока вернулся… Спит, небось, без задних ног. Пускай отсыпается. И сами справимся.
– Тогда езжай к экспертам. Отвези фотографии на экспертизу. Потом узнай, проверили ли в базе данных «пальчики», которые мы наснимали у Заботина. Может, внук Заботина действительно отбывал срок. Мне Щербак звонил спозаранку. Сказал – соседка вспомнила, что видела наколку на руке этого Мити. Кстати, а почему мы его так называем? Здоровый мужик, а он у нас все Митя.
– Потому что бабуля из Совета ветеранов нам сказала – внук Митя.
– С этой минуты он Дмитрий.
– А что за татуировка?
– Жук какой-то – сказала. Думаю, скарабей. Тогда он действительно сидел, если не понтуется.
– А к бабуле из Совета ветеранов не зарулишь?
– Собираюсь. Хочу поподробнее о внуке Заботина расспросить. Вчера как-то не очень удобно было. Она так за ветерана переживала. Да еще эта квартирка с запахом. Как только выдержала… Да, забеги к медэксперту. Конечно, надежды мало, но вдруг он уже сделал вскрытие. Ну ладно, – Турецкий уже подошел к машине и снял ее с сигнализации. – Будем на связи.
В квартире Заботина, несмотря на открытые окна, запах все еще не выветрился. Турецкий прежде всего уселся на диван и, стараясь не касаться затылком жирных пятен на обоях, стал раздумывать, где же ветеран мог хранить деньги. Не на антресолях, конечно. Хоть он и борец за права трудящихся, и деятельный, и самостоятельный, взобраться по лестнице под потолок не мог в силу своей старческой слабости. Скорее всего, он держал деньги в какой-то коробке или ящике. Вчера они с Агеевым уже порылись в традиционных местах, где обычно прячут деньги. В бельевом шкафу, хотя все знают, что воры первым делом шарят между бельем. Потом в крупе. Заглядывали в холодильник, в морозилку. Перетрясли книги, которых в доме было немного.
Он поднял ковер и простукал паркет, прощупал пространство под шкафами – все напрасно. Уже в прихожей на обувной полке увидел щетку и баночки с кремом для чистки обуви. Еще вчера он обратил внимание на то, что все это добро уместнее было бы хранить в коробке, а не на ее крышке. Но общий беспорядок в доме примирил его с этой странностью. Для очистки совести он снял крышку и заглянул в коробку. Пусто. На дне – скомканный клочок бумаги. Он развернул ее и увидел столбик цифр, которые перечеркивались по мере того, как под ними появлялись дополнительные цифры. В последней строке стояла корявая надпись – 250 000. Турецкий понюхал коробку. Пахло деньгами. В буквальном смысле слова.
В агентстве «Глория» он застал картину, которая одновременно заинтриговала его и позабавила. У экрана монитора рядом с Максом сидел Агеев и зачарованно наблюдал за действиями компьютерного гения. Отобранные накануне фотографии семейства Заботиных уже находились на экране монитора. Бородатый Макс с вдохновенным видом нажимал на клавиши, словно колдуя над фотографиями, отчего они менялись на глазах. Десятилетний мальчик мужал и постепенно приобретал черты взрослого человека. Наконец, Макс откинулся на спинку стула, любуясь творением своих рук, как маститый художник.
– Ну вот так он теперь навскидку выглядит… – скромно заключил он.
С возрастом у десятилетнего Мити нос стал абсолютно дедовским, хищным, небольшие, близко поставленные глаза смотрели обиженно и недовольно.
– Он что, такой же капризный, как в детстве? – удивился Филипп.
– Вряд ли это постоянное выражение его лица. Но я не стал менять. Только придал ему возрастные изменения. Вам же это нужно?
– Это… А волосы у него какие?
– Темнее, чем в детстве. Но это уже не суть важно. Важен общий облик. По этой фотографии Дмитрия узнают все, кто его видел.