В доме нашем часто бывают облавы: бегают солдаты с овчарками. Забегают с парадного входа и перебегают по квартирам на «черный».

Проверяют, рыскают по комнатам. Иногда к ним присоединяется и милиция. Они ищут жалюкасов [8] – литовских партизан. Видимо, поступили доносы на какого-то из соседей. Среди милиционеров и наш сосед Денисов. У Денисова жена литовка Алдона и собака овчарка, привязанная на цепи у их сарайчика, караулит добро. Когда было наводнение, она начала тонуть, а они даже за ней не пошли. То ли их дома не было, то ли им было все равно, но собаку поплыл спасать мой папа. Все смотрели, как он сначала шел по воде в резиновых сапогах, а потом поплыл. Собака в знак благодарности меня потом как-то сильно укусила. Хозяева ее нещадно за это били, а папа пошел защищать. У Денисовых под кроватью хранится лук, еще что-то и большой деревянный чемодан. Писать Денисов почти не умеет и продолжает учиться в школе милиции, повышает квалификацию; когда надо что-нибудь написать, просит мою маму. Он наш сосед по «черному ходу», а с другой стороны, на парадной лестнице, живет тетя Поля, очень богобоязненная старая дева, сестра бывшей хозяйки всего дома, колбасного магазина и колбасной фабрики. Сама хозяйка, поне Казенене, и муж ее, в прошлом хозяин всех этих богатств, тихо живут за городом в Качергиняй и появляются в квартире крайне редко. Бесшумно, почти не разговаривают и тихо и сдержанно здороваются с моим отцом. Господин Казенас в черном довоенном пальто, фетровой шляпе, почти котелке, старик с седыми усиками и висками – настоящий барин. И она во всем темном и маленькой шляпке. «Бывшие» люди.

У тети Поли я после скарлатины живу целый месяц, чтобы не заразить своих младших братиков и сестричку, тем более у меня осложнение – болит живот. У нее тихо и спокойно, никто не ходит, только каждые полчаса бьют часы нужное количество раз. Я там в изоляции, как в тюрьме, правда, есть и плюсы. Тетя Поля замечательно готовит и потихоньку, по секрету, чтобы никто из соседей не знал, кормит обедом двух молодых студенток, архитекторшу и спортсменку, одна из них сестра нашей соседки поне Петраускене. В шесть утра тетя Поля уходит в костел, возвращается к девяти и готовит обед. Она часто забывает купить что-то и идет в магазин. Вот тут-то и наступает счастье. Я залезаю ложкой в суп, начинаю есть, часто чудесный борщ или грибную домашнюю лапшу. Главное следить, чтобы уровень в кастрюле сильно не уменьшился. Затем перехожу на второе; лучше всего бефстроганов или гуляш. Его тоже можно съесть, чтобы было незаметно; хороши и лазанки. Это маленькие плоские кусочки теста, облитые сметанным соусом и иногда шкварками. Хоть я жирное терпеть не могу, но тут уж очень вкусно. Хуже всего порционное – считай неудача. Каждый кусок на виду. А из дому мне приносят тертое яблоко, пюре и творог и так три раза в день. Потом удивляются, почему я это не ем. Правда, не худею. Я есть не люблю, но у тети Поли вкусно, хотя мне этого нельзя. Тетя Поля стареет, а Казенас, сам хозяин, умрет довольно рано. Всех переживет его жена.

Время уже изменилось, а жена Казенаса за все эти годы привыкла жить тихо и незаметно. Так и продолжает. Наконец ей приходит разрешение уехать к дочери в Швецию. Дочь, совсем молоденькой девчонкой, ушла вместе с немцами. Она попала в Швецию, стала врачом, вышла замуж, родила детей и ждала родителей, а потом одну овдовевшую маму. Перед самым нашим отъездом из Каунаса поне Казенене тоже покинула Литовскую ССР и уехала на постоянное жительство в Швецию. Багаж у нее был маленький: чемоданчик с ситцевым халатиком, тапочки и одно платье. Старая пенсионерка. Правда, папа ей за уши заклеил пластилином сохранившиеся у старушки бриллианты и другие камешки. Хранила для дочки. За это она нам подарила серебряный чайник, очень красивый, он все равно был слишком большой, и у брата его забрали при выезде на таможне.

Денисов с женой разошелся и уехал куда-то в Россию. Олька с семейством тоже подала документы на Израиль. Соседка Ниеле, моя подружка, красивая девочка, стала артисткой. Я о ней забыла сказать. Это единственная девочка из нашего двора, с которой я дружила. Жила она сначала в жутком маленьком домике во дворе на втором этаже, с черной неосвещенной деревянной узенькой лестницей; на первом были дырявые ведра, части велосипеда, на втором – комнатка с низким потолком, в ней же кухня – «совмещенная гостиная». Занималась Ниелей бабушка, а мама почти никогда не появлялась. Она была заведующей продовольственного магазинчика в Вилиамполе, пригороде, где во время войны было гетто. Кавалер у мамы был завхозом больницы, где мой папа заведовал отделением. Жили они так же тихо, как и все остальные. У завхоза была больная жена, но когда она умерла, то эти сразу поженились и благодаря совместным торговым усилиям в один прекрасный день переехали в большой отдельный, новый, выстроенный по последнему слову техники и моды, дом с садом.

Они в очереди ни за сахаром, ни за мукой никогда не стояли. И нам мама Ниели иногда доставала самые дефицитные продукты: масло, сухую колбасу, кофе и даже однажды ананас.

У нее возле кабинета в кладовке всегда стоял мешок с сахаром, а рядом бочка с водой. После переезда Ниелька стала появляться у нас очень редко, немыслимо нарядная. Мать покупала ей все, что она хотела. Таким образом, она искупала перед дочерью свою вину за постоянное отсутствие в прошлом. Больше они не стеснялись своего благополучия.

В доме осталась только госпожа Петраускене. Я навестила ее в 90-х годах, после объявления независимости Литвы. Дети стали врачами, сестра – знаменитым тренером. Все разъехались по своим квартирам, а поне Петраускене одна так же тихо жила в нашем доме уже совсем больная старушка. Пришла я с тортом и цветами. Она очень обрадовалась. Радовалась тому, что мы, уехав, преуспели. Расстраивалась из-за смерти моих папы и мамы, так рано ушедших из жизни. Она сказала, что мы были лучшими соседями во всем доме. Мы жили под ней в точно такой же квартире. И эта огромная наша квартира оказалась совсем маленькой. Как мы там помещались семь человек, а некоторое время еще тетя и дядя?

Но все равно у нас был самый замечательный двор, самый замечательный дом и самые замечательные соседи, и уж точно самая замечательная квартира.

В мае к нам каждый год приезжает Мирвиц на большом грузовике и помогает переехать на дачу. Пакуют матрасы, козлы от матрасов, подушки и одеяла, наволочки, кастрюли и тарелки; все это методично складывается в грузовик. Где-то к обеду все внизу, в машине, и мы с Мирвицом садимся поесть перед дорогой из оставшейся посуды, в основном сервиза – простую мы увозим на дачу.

Сначала нас было всего трое детей, а уж только потом появляется четвертый – Беня.

Дачу мы всегда снимаем слишком поздно, и, естественно, нам достаются не лучшие дома и куча соседей. Особенно страшная свалка была в Качергинах.

Соседей не счесть, а рядом какая-то авиабаза и туда ни в коем случае ходить нельзя. Она засекреченная. А нам очень интересно.

Младшие дети нервничают, Анька уже перекусала всех соседских детей, все нападают на папу, который приезжает только в субботу вечером.