Шрифт:
Оказывается, все четверо разочарованы в своей миссии, недовольны излишней жестокостью своего командира и его подручного.
Вообще хитрюга Лагодинский так здорово разговорил Пауля, что тот уже буквально жалуется нам на своего оберштурмфюрера, как школьник на несправедливого учителя.
Пылко, с обидой рассказывает, что Шмеккер был очень заносчив и высокомерен, сильно доставал их мелочными придирками и муштрой, часто унижал. Нередко в глаза называл Алекса русским тупицей, а Кристиана недоделанной грязнокровкой. Он откровенно не любил эту четверку, и они платили ему той же монетой. С эсэсовцем Хайнцем ребята тоже сильно не ладили, пару раз Гюнтер даже дрался с ним.
Шамиля и его абреков все четверо презирают, уверены, что НКВД вскоре накроет банду. Те, что постарше и поумнее, даже сомневаются в победе германского оружия и исходе войны в целом.
Надо заметить, что Пауль рассказал нам еще об одном эпизоде, после которого трещина в отношениях эсэсовцев и их четверки переросла в глубокую пропасть. Это случилось за пару дней до его пленения, после боя около села Шатили. Именно в тот момент рассказа полковнику пришла в голову мысль изменить свои планы в отношении его друзей. Первоначально Лев Давидович хотел просто убедить немцев, что в советском плену им ничего не грозит, и уговорить сдаться.
Рассказывает рядовой Гроне:
— После боя опьяневшие от пролитой крови абреки жестоко добивали раненых красноармейцев. Ну вы же знаете, ЧТО они сделали в Шатили! Нервы Кристиана не выдержали ужаса, творящегося на наших глазах, а тут еще оберштурмфюрер приказал нам «помочь» бандитам.
— Ах, вот как? И…
— У рядового Димпера случилась истерика. Шмеккер успокаивал его.
— Как успокаивал?
— А так. Дал пару раз по морде и сказал: «Du bist ein deutscher Soldat, du bist kein kleines M"adchen! (Ты немецкий солдат, а не сопливая девчонка!)
— Ценный педагогический прием!
Гюнтер схватил его за руку и заявил: «Вы не смеете бить Криса именно потому, что он немецкий солдат. И не смеете отдавать нам подобные преступные приказы. Мы посланы сюда не заниматься разбоем, а честно воевать. И вы никогда больше не поднимете руку ни на одного из моих друзей!»
— Да я просто расстреляю всю вашу четверку за коммунистическую пропаганду! — завелся эсэсман.
— Валяйте, расстреливайте! А мосты ваши неграмотные абреки сами взрывать будут?! За рацию Абдулла сядет?! Как вы с ними вообще без переводчиков разговаривать будете?!
— Однако! Бунт на корабле, — покачал головой полковник. — Вас спасло только то, что вы пока необходимы оберштурмфюреру. Но я думаю, он мстительный человек и выполнит свою угрозу, как только вы вернетесь в центр. Трибунал вам обеспечен. Если я правильно понял, эсэсовцев осталось всего двое, вас четверо. Почему вы позволяете им издеваться над собой?!
— Да мы с эсэсманами тогда чуть не перестреляли друг друга! Если бы можно было, мы оторвались бы от банды и до конца войны укрывались бы в горах, никого не трогая. Тем более что Алекс и Крис практически местные, а Гюнтер в горах как дома. Но это считается дезертирством, за это гестапо обрушит репрессии на наши семьи в Германии.
— А чем бы питались? Грабили местное население? — усмехается Лев Давидович.
— Зря вы так о нас думаете. Мы солдаты, а не разбойники. Охотились бы, рыбу ловили, в горах грибов-орехов-ягод полно.
Рассказывает старшина Нестеренко:
— То есть они все продумали. Пауль говорил об этом с такой обескураживающей детской наивностью! Прямо книжка про Тома Сойера, сбежавшего из дома — охотиться, рыбу ловить. Залечь на дно, а где-то в верхних слоях океана пусть бушует шторм войны.
— То есть вам мешают наслаждаться горным отдыхом только оберштурмфюрер и Шамиль? — иронизирует майор. — Ну, так это поправимо! Вы помогаете нам поймать эсэсовцев и бандитов, а потом хоть охотьтесь, хоть грибы собирайте. Совершенно спокойно, ведь никто не сможет сообщить в абвер о вашем дезертирстве.
Мой бедный немецкий друг в полной прострации.
Это что — шутка?!
Вовсе нет. Если он уговорит своих друзей и они сдадут банду, советское командование гарантирует им жизнь и свободу.
— А наши семьи?
— Но откуда гестапо узнает правду?!
Рассказывает рядовой Гроне:
— Благодарю тебя, Господи! Это шанс, на который я даже не смел надеяться. Шанс выпутаться из этой кровавой передряги. Причем шанс выпутаться, не роняя своей воинской чести, не предавая Фатерланд. Шмеккер и Шамиль — кровавые маньяки, они по всем божеским и человеческим законам уже трижды заслужили смерть! А бандиты — вообще унтерменши, о них даже думать не стоит. Их цементирует железная воля предводителя, не станет его — полбанды сразу же разбежится по родным аулам, остальных легко переловят.