— Вернуться обратно в банду?! О чем вы говорите?! — отвечает за всех немцев Гюнтер.

Я по дороге прошу Нестеренко объяснить, как Удалось этому нацисту «воскреснуть». Как оказалось, история ничего общего с чудесами не имела.

— Ну и фрукт оказался этот ротенфюрер, назвавший себя Фрицем. Хотя я был уверен, по-настоящему его имя было как-то иначе, но он же уперся, ничего не хотел говорить! Фанатизм потрясающий: смотрит нам в лицо и говорит о том, что славяне низшая раса и должны стать рабами арийской расы господ, а кто проявит непокорность, будет безжалостно уничтожен. Чермоев припечатал ему несколько раз по наглой рыжей морде, но и это не особо сбило с него спесь. Ни на один вопрос подлюка не стал отвечать! Мы уж его во двор выволокли, поставили к стенке, спрашиваем: «Будешь говорить?! Ведь сейчас пристрелим, как собаку!»

«Нет, — говорит, — я солдат фюрера, я присягу давал!»

Дали пару выстрелов поверх головы, он вздрогнул, упал, встал бледный как полотно, но один черт, молчит! С каким удовольствием я бы всадил в него пулю, но полковник строго-настрого приказал никого самосудом не расстреливать, а отправлять в Грозненский НКВД.

Погрузили мы его в кузов полуторки, я сел с оружием рядом с ним, поехали. Только выехали из ущелья на равнину, как на горизонте показалась парочка «мессеров» на свободной охоте. Летают, стервятники, почти как у себя дома; нагло пользуются тем, что у наших пока самолетов не хватает. Заметив с высоты нашу машину, фрицы спикировали и на бреющем обстреляли нас из пулемета; на первый раз промазали, но, как говорится, «обещали вернуться», вон гады уже разворачиваются и заходят на второй круг. Я приказал пленному выпрыгнуть из представляющей удобную мишень машины, и мы залегли в придорожных кустах. Лежим, наблюдаем, как гитлеровские асы расстреливают нашу беззащитную машину; очередь попадает в бензобак, и полуторка с оглушительным грохотом взрывается, а потом я вдруг получаю такой сильный удар по голове, что свет меркнет в моих глазах. Очнулся от воплей шофера: «Убег, убег ведь фриц проклятый!»

С трудом поднимаю тяжелые веки, ощупываю здоровенную шишку на затылке. Это ж надо, как он улучил момент и как сильно огрел меня! Ну, правильно, гитлеровец был хорошо обученный спецназовец, а не простой солдат.

— Я стрелял ему вслед, — оправдывается шофер, пожилой дядька в круглых очках. — Дак рази ж в него попадешь, петляет, как заяц.

— Петляет, как заяц, — передразнил я шофера. — А ты слеп, как крот, небось в корову с двух шагов промажешь!

Пару километров протопали пешком до ближайшего села, там реквизировали лошадей и на них добрались обратно в крепость. Я боялся доложить майору, что этот гад сбежал, поэтому и сказал, что в гитлеровца попала шальная пуля, и он сгорел вместе с машиной. Знал бы я, сколько неприятностей в будущем принесет нам этот «воскресший покойничек». Лучше бы мы его еще в крепости расстреляли!

— Когда мы по приезду в крепость вскрыли привезенные нами контейнеры, то обнаружили в них помимо огнестрельного еще и «идеологическое оружие».

Это была газета «Газават», как объяснил нам Петров, «издаваемая в Берлине антисоветски настроенными кавказцами под чутким руководством министерства пропаганды Геббельса».

— Обратите внимание на лозунг, под которым выходит газета, — продолжал майор. — Он более чем красноречив: «Аллах над нами — Гитлер с нами!»

— Да и черт с ними! — пошутил Крис, вынимая из контейнера очередную перевязанную шпагатом пачку пахнущих свежей типографской краской газет. — Отличную бумагу прислали, а то нечем в туалете подтираться! Пауль, сходи и повесь это на гвоздик в сортире.

— Хорошая бумага, на самокрутки тоже пойдет, а то бойцам махорку не во что заворачивать, — встрял старшина Нестеренко, пододвигая другую пачку поближе к себе.

— Я поражаюсь вашей политической недальновидности! — возмутился майор. — Вы что же, собираетесь распространять эти образцы фашистской пропаганды среди красноармейцев?! Не дай бог (он даже не заметил, как крамольное словечко «бог» выпорхнуло из его уст, а ведь наш Петров был убежденным коммунистом, а значит, должен был быть ярым атеистом!) вдруг до командования дойдет, ЧТО читают, сидя в сортире, советские солдаты! Вот, полюбуйтесь!

И он зачитал нам выдержку из передовицы: «Тысячи балкарцев, кабардинцев, карачаевцев и других народов Северного Кавказа уничтожены большевиками в 1941–1942 годах за то, что они желали поражения Сталина. Осенью 1942 года только в одном балкарском селе В. Балкария большевики убили 575 мирных жителей, причем убиты только старики, женщины и дети, которые не могли скрыться в горах. Их жилища дотла сожжены бандами НКВД…»

— А это про ту операцию, что наши ребята из… — начал было Серега, но майор грубо прервал его:

— Нестеренко, я знал, что ты дурак, но не до такой же степени! Живо отнести все экземпляры на задний двор и сжечь! И хорошенько поворошите бумагу, чтобы ни одной строчки из этого авторхановского бреда не осталось.

Мы стояли вокруг ярко вспыхнувшего, сложенного из газет костра, и в его полыхающих отсветах с интересом побыстрее дочитывали окончание статьи: «Когда же фронт приблизился к горам Кавказа, действия руководимых Кады Байрамуковым повстанцев настолько активизировались, что они смогли отрезать для красных все пути отступления, в частности Клухорский перевал, через который несколько тысяч красных пытались уйти в Сванетию (таким же образом немцам удалось захватить стратегически важные Санчарский и Марухский перевалы Главного Кавказского хребта). Сотни убитых комиссаров, тысячи пленных красноармейцев, большие отары отбитого у отступающих большевиков скота, огромное количество воинского снаряжения и оружия — таковы были трофеи повстанцев. При активной помощи карачаевцев германские войска заняли Карачай обходным движением без единого выстрела. По тропинкам, известным только сынам гор, вошли германские солдаты-освободители в аулы.

Во время пребывания германской армии в Карачае Кады Байрамуков организовал борьбу с большевистскими бандами, скрывающимися в лесах, и многие из них были целиком уничтожены…»

— Быстро прячь, майор идет! — толкнул меня под руку Серый.

Я швырнул газету в огонь и сделал вид, что старательно ворошу палкой золу.

— А ведь не все брешет этот Авторханов, — задумчиво сказал Гюнтер.

И тогда Курт спросил:

— А кто такой Авторханов?

— Еще один чеченский интеллигент, взращенный Советской властью и предавший ее! — прокомментировал Петров. — Сам Берия лично направил его к главарю чеченских мятежников с задачей либо убедить Исраилова сложить оружие, либо убить его в случае отказа. Вместо этого Авторханов остался с бандитами, а впоследствии как посланник чеченских повстанцев перешел линию фронта, чтобы передать германскому командованию предложение военного союза на условиях создания независимого чеченского государства под протекторатом Германии. Сначала его чуть не расстреляли как советского провокатора, но потом разобрались и предоставили оплачиваемую работу в отделе пропаганды Кавказского Фронта.