Серкиз уже исчез, а мы все еще сидели ни живы ни мертвы. Даже Эдька, который называет подполковника Сервизом и у которого у самого отец — майор, и тот словно ежа проглотил и никак не мог сообразить, что же теперь будет.

Феня прикрыла свое оконце и твердила в оставшуюся щель:

— Иди, Руслан, иди. Честное слово. Сейчас еще Суслов придет. Не хватало, чтобы ты еще с ним сцепился!

И Руслан не стал дожидаться капитана медицинской службы Суслова. Руслан надел фуражку с белым чехлом, вскинул к козырьку вытянутые пальцы, щелкнул каблуками и пропел:

— «Ты не печалься, ты не прощайся, я обязательно вернусь!»

Во человек! Ему двое суток ареста, а он хоть бы хны! И поет еще.

Тетка в кирзовых сапогах вышла от зубного врача с крепко стиснутыми челюстями. Голову она держала, как все равно Феня на танцах, будто несла на макушке кувшин с водой. С краю рта у нее торчал кусочек ваты.

— Следующий, — выглянула из своего кабинета Алла Францевна. — А Русланчик где? Если я не ошибаюсь, мы лишились его визитов на целых двое суток? Кто следующий?

Лицо у Аллы Францевны как на контрастной фотографии. Чернющие волосы и брови, ярко накрашенные губы и совершенно белая, с синеватым отливом кожа. Во рту у нее поблескивал золотой зуб.

— Следующий есть? — блеснула золотым зубом Алла Францевна. — Или вы не ко мне?

Про Аллу Францевну говорили, что она великий стоматолог. Но мы-то своими ушами слышали, какой она великий. У нее в кабинете даже стрелок-радист Евстигнеев и тот мычал.

После всех этих мычаний, воплей и рычаний мне уже было не до воспитания смелости. Мне нужно было немного передохнуть. Я не мог без передышки лезть сразу от Серкиза к Алле Францевне.

— Давай, чего же ты, — подтолкнул меня Эдька.

Я опустил голову.

— Вот он следующий, — сказал Эдька. — Только он стеснительный очень.

— Ай-яй! — сказала Алла Францевна. — Как начальника штаба обливать, так ты не стесняешься, а тут сразу застеснялся.

Про тот случай теперь уже весь остров знал. У нас новости на одном месте не залеживаются.

— Заходи, стеснительный, — сказала Алла Францевна.

Я вздохнул и зашел. Кресло походило на уставшего робота, который присел отдохнуть на перевернутый конус с винтом на макушке.

— Прошу, — пригласила Алла Францевна.

Я взгромоздился к роботу на колени. В глаза мне ударила яркая лампа.

— Повыше, — сказала Алла Францевна. — Вот так. Какой зуб?

Она застучала по зубам железякой. По каждому зубу в отдельности. Стук отдавался в затылке. У меня заныли сразу все зубы. И заодно в животе. Но, собственно, после грохота, который устроил Серкиз, мне было уже не так страшно. Что такое выдернутый зуб по сравнению с Серкизом? Детские игрушечки.

Она еще постукала железякой по зубам. Потом поковырялась в них каким-то крючком и спросила:

— Больно?

— Э-э, — сказал я.

Я не умел говорить с открытым ртом.

— Совсем не больно? — спросила она.

Я закрыл рот и сказал:

— Совсем.

— Худо твое дело, — вздохнула она.

— Почему? — испугался я.

— Раз уже не болят, удалять нужно.

— Удалять?

— Да, четыре штуки.

— Сейчас?

— А когда же? Иначе возможно заражение.

Она бренчала в эмалированной ванночке инструментами. Ванночка была изогнута, как фасолина. У меня под лопаткой забил тревогу мускул.

— Они вообще у меня никогда не болели, — признался я.

— Открой рот, — сказала она.

— А вы без замораживания?

— Открой рот.

— Тетке так с замораживанием.

— Открой рот, тебе говорят! Тут больно?

— М-м…

— Врешь, совсем не больно. А тут?

— М-м…

— Плюнь сюда.

Я плюнул роботу в круглую ладошку с дыркой.

— Больно было?

— Не.

— Вот твой зуб, — сказала Алла Францевна. — Молочный. Он мешал расти другим. Держи на память.

— И всё? — удивился я. — Уже выдернули?

— Всё. Остальные твои зубы можно экспонировать на выставке.

Эдьки с Киткой в приемной не оказалось. Они поджидали меня на лестнице. Дверь на лестницу была открыта.

— Как? — спросил Эдька.

Я молча разжал кулак и показал им выдранный зуб.

— Хо-хо! — сказал Эдька. — Загибаешь. Не на тех напал. Теткин, наверно, подобрал.

— И без замораживания, — сказал я, подставляя им открытый рот. — Нате.

Они заглянули мне в рот, но особого удивления не выразили. И больше всего Эдька.