— Чего миллионера? — спросил Светлый Эль.

— Сэр Леопольд, — объяснил мистер Муллинер, — коллекционировал марки.

Светлый Эль сообщил, что был всегда уверен, что филателист — это человек, который добр к животным.

— Нет, — сказал мистер Муллинер, — филателист — это коллекционер марок. Хотя, насколько мне известно, многие филателисты, кроме того, еще и добры к животным. Сэр Леопольд Джеллеби предавался своему увлечению много лет. С тех пор как удалился от дел и прекратил учреждать компании в лондонском Сити. Его коллекция была знаменита.

— И Ансельм не хотел сказать ему про Мэртл, — сказал Крепкий Портер.

— Да. Как я уже упомянул, он боялся. И выбрал политику осмотрительности: затаился и надеялся на лучшее. И в одно солнечное летнее утро словно бы наступила счастливая развязка. Мэртл, заглянув к нему в дом священника в час завтрака, увидела, что Ансельм пляшет вокруг стола, сжимая в одной руке надкушенный ломтик жареного хлеба, а в другой — письмо, и узнала от него, что, согласно завещанию его крестного отца, недавно усопшего мистера Дж. Г. Бинстока, он нежданно получил наследство — а именно пухлый альбом марок, который в данную минуту возлежал на столе возле вазочки с мармеладом.

При этом сообщении лицо девушки просветлело (продолжал мистер Муллинер). Племянница филателиста, она знала, какие ценности могут хранить такие альбомы.

— Сколько он стоит? — нетерпеливо спросила она.

— Меня поставили в известность, что он застрахован на пять тысяч фунтов.

— О-го-го!

— Огогее не бывает, — согласился Ансельм.

— Ньям-ньям! — сказала Мэртл.

— Именно так, — согласился Ансельм.

— Береги его хорошенько. Не оставляй без присмотра. Мы же не хотим, чтобы его слямзили.

Страдание омрачило одухотворенное лицо Ансельма.

— Ты же не думаешь, что наш священник унизится до подобного?

— Собственно говоря, — сказала Мэртл, — я думала о Джо Бимише.

Она имела в виду одну из овечек в маленькой пастве своего возлюбленного, в свое время преуспевавшего громилу. Узрев свет после примерно шестнадцатой отсидки, он оставил свое жизненное призвание и теперь выращивал овощи, а также пел в церковном хоре.

— Старикан Джо предположительно раскаялся и покончил с прошлым, но, если хочешь знать мое мнение, пальца в рот ему класть никак не следует. Если он прослышит про коллекцию марок в пять тысяч фунтов…

— Любимая, по-моему, ты несправедлива к нашему достойнейшему Джо. Однако я приму меры предосторожности. Уберу альбом в ящик письменного стола в кабинете священника. Ящик этот снабжен надежным замком. Но перед этим я думаю показать его твоему дяде. Возможно, он пожелает приобрести коллекцию.

— Это мысль! — согласилась Мэртл. — Вытяни из него побольше.

— Разумеется, я приложу к этому все усилия, — заверил ее Ансельм.

И, нежно поцеловав Мэртл, он отправился заниматься приходскими делами.

К сэру Леопольду он зашел уже под вечер, и добросердечный помещик, узнав о причине его прихода и убедившись, что у него нет намерения выцарапать пожертвование в фонд церковного органа, утратил настороженность, которая было появилась на его лице, когда доложили об Ансельме, и поздоровался с ним весьма тепло.

— Марки? — сказал он. — Да, я всегда готов пополнить мою коллекцию при условии, что мне предложат что-то стоящее и по разумной цене. Сколько вы намерены запросить за ваши марки, дорогой Муллинер?

Ансельм ответил, что, по его мнению, тысяч пять будет в самый раз, и сэр Леопольд содрогнулся от бушприта до кормы, будто кот, получивший обломком кирпича по ребрам. На протяжении всей его жизни легчайший намек на то, что ему придется распрощаться с крупной суммой, ввергал его в шок.

— А? — сказал он, а потом словно бы взял себя в руки с невероятным усилием. — Что же, дайте взглянуть на них.

Через десять минут он закрыл альбом и устремил на Ансельма сострадательный взгляд.

— Боюсь, мой мальчик, — сказал он, — вам следует скрепить сердце.

Ансельм преисполнился самых скверных предчувствий.

— Неужели они не представляют никакой ценности?

Сэр Леопольд сложил кончики пальцев и откинулся в кресле с той величавостью, с какой в былые дни он произносил речи на собраниях акционеров.

— Термин «ценность», мой милый, относителен. Для некоторых людей пять фунтов — очень приличная сумма.

— Пять фунтов!

— Именно столько я готов предложить. Но так как вы мой личный друг, то не сказать ли нам десять?

— Но они же застрахованы на пять тысяч фунтов!