— Каждую вновь появляющуюся угрозу нужно устранять быстро и последовательно. Но тихо, без шума и пыли, без лязга шиитов на поле брани, без кровавой междоусобицы в стране. И способов устранения носителей угрозы существует такое великое множество, что неопытный, — он на мгновение запнулся, — …человек может даже растеряться поначалу от их изобилия, не зная, какому отдать предпочтение.

— А ты, Талион, разумеется…

— А я — опытный… человек, разумеется.

Лекс, словно бесстрастный судья в споре, восседавшая равноудалено от обоих оппонентов и изумленно поглядывавшая то вправо, то влево, успела заметить мимолетную усмешку на губах Талиона, от которой у девушки мурашки поползли по коже. А почти неуловимый кровожадный блеск лихорадочно сверкнувший в глазах телохранителя, но тут же и утонувший в их глубине, заставил сердце девушки испуганно сжаться. Она бы ничуть не удивилась, если б прямо сейчас с той стороны стола повеяло замогильным холодом, пронзающим тело насквозь, до самых костей. Но нет, температура в зале не изменилась. И все же зябко поежившись, колдунья вздрогнула, точно очнувшись из забытья, и только тут поняла, что ей надоело крутить головой по сторонам и молча слушать препирательства о её дальнейшей жизни (или смерти?), так, оказывается, тесно вплетенной в судьбу страны, да и всего этого мира, что… Что пора хоть рот открыть, высказав свое мнение! И она привела, как ей показалось, железный аргумент, который должен был бы поставить жирную кляксу в окончании предположений, домыслов и гаданий о будущем:

— Но мои родители никогда…

Договорить ей не дали. Желдак резко встрепенулся, переведя вмиг потускневший взгляд на принцессу:

— Будь живы ваши родители, они конечно никогда бы не допустили Дани Единорогу. Я абсолютно уверен в этом!

Девчонку как будто внезапно с силой по затылку огрели, и она до крови закусила губу, сверкнув набежавшими на глаза слезами. Но сдержалась, с грустью подумав, что её двойнику в этом мире выпали не самое счастливое детство и юность. Оказывается, она — круглая сирота?

Лютоокий заметил слезную пелену в глазах принцессы, но истолковал её по-своему:

— Не бойтесь, Ваше Высочество! Вы не одиноки. И те, кто предан лично вам, и чтит память вашего отца, никогда не дадут вас в обиду. Клянусь в этом! И могу поручиться за всю сотню Лютооких, что они скорее предпочтут смерть в бою, чем предадут свою принцессу.

— Значит, в вашем распоряжении уже сто мечей имеются, — весело, будто выиграл в кости кошель, под завязку набитый золотом, осклабился Талион, оживленно теребя свою бородку. — Плюс еще один меч и кинжал рядышком с сотней сбоку прогуливаются. Для начала не так уж и плохо, нет причин для грусти.

— Но нам, — командир гвардейцев, теперь как само собой разумеющееся, сделал ударение на этом слове, — всё же хотелось бы услышать от вас ответ, принцесса. Как вы считаете более правильным поступить? Укрыться на Севере немедленно или стоит попытаться, по предложению уважаемого Талиона, исправить ситуацию иначе. А уж если не получится, тогда…

Лекс почувствовала прилив благодарности к обоим, щемивший сердце. И пусть они стараются защитить и спасти не её лично, а ту, другую Яну, — это ничего ровным счетом не меняет. Девушка прерывисто вздохнула и тихо произнесла, потупив взор:

— Мне нужно еще немного времени, чтобы подумать и принять окончательное решение. Хотя бы до вечера.

— Хорошо, пусть так и будет, — гвардеец порывисто поднялся и направился к выходу. — Надеюсь, ничто не помешает Вашему Высочеству сделать правильный выбор. От него, возможно, зависит не только ваша жизнь, но и…

Чем закончилась фраза командира Лютооких, Яна не расслышала. Дверь закрылась. А нафантазировать можно всё, что хочешь, стоит только подхлестнуть вожжами фантазию.

— Еще молочка не желаете, Ваше Высочество? — телохранитель потянулся к кувшину, оставленному слугой на столе. — Вы, как я заметил, чуть-чуть не допили из налитого в кубок. Или сейчас вам для ясности мыслей нечто более крепкое требуется?

Его лицо на этот раз уже не показалось колдунье отталкивающим, холодно-бесстрастным и отмеченным печатью смертельной скуки. Да и шрам, протянувшийся по левой щеке, не выглядел уродливым, а скорее привносил в облик Талиона изрядную порцию суровой мужественности, чуть смягченной добродушно-лукавой усмешкой из-под усов. И неприятность голоса улетучилась без следа. Да, он хрипловатый, но вовсе не каркающий. Как, оказывается, быстро может поменяться отношение к человеку, если смотреть не только на его внешность, но и знать о мотивах поступков, им совершаемых.

Перед тем как направиться в корчму «Косматый Михич», направление к которой почти внятно обрисовал чудом отловленный на ближайшем перекрестке городской стражник, настолько заросший, замызганный и поддатый, что путники сперва приняли его за разбойника с лесных троп, по ошибке забредшего в черту города, Анкл решил заглянуть в лавку менялы. Благо её долго искать не пришлось, сама попалась на глаза чуть дальше по улице, воровато петлявшей неравномерными зигзагами к центру Уходвинска.

Хотя то, что логово обменщика попалось на глаза — сказано чересчур громко. Всего лишь одна из многих обшарпанных дверей с облупившейся местами темно-зеленой краской, из-под которой проглядывал предыдущий слой бледно-золотистого цвета, отчего она скорее походила на пятнистую шкуру неизвестного науке чудища, чем на вход в лавку. И стоит заметить, монстра крайне неопрятного: пятнистость самым причудливым образом покрывали разводы равномерно размазанной тончайшим полупрозрачным слоем из рук вон плохо отмытой грязи. Единственное окошко постройки, кособоко втиснувшейся впритык между двумя такими же зданиями-доходягами, только на пару локтей чуть более рослыми, тоже не блистало чистотой. В вечернем сумраке его запросто примешь за продолжение стены. И если бы дэр не разглядывал вывески по обеим сторонам улочки с любопытством ребенка, впервые привезенного родителями в город из глухой деревушки, где всех построек — пять домов, три землянки и медвежья берлога в лесу, то они с Айкой прошли бы мимо.