Она подняла голову и заглянула мне в глаза. И я кивнул. Господи, двадцать восемь лет... Умру всем назло... Ребенок. "Убийство из хулиганских побуждений"...

* * *

– Что-то твоя подопечная совсем снулая, - встретил меня на следующий день Вихнер.
– Меня даже пнуть не попыталась, обед сама съела. Может, помирать собралась?

– Зато ты румяный, как пирожок, - пожал я ему руку, - клад, что ли, нашел?

– Не знаю, все может быть. Ну, я пошел?

– Торопишься?

Я прошел по коридору, заглянул в камеры, и все сразу понял. На такие вещи глаз у меня наметан.

– Да все в порядке, не боись.

– А скажи-ка мне, Карл, почему Айра Левин перестала молиться?

– Что?

– То самое.
– Айра лежала на койке, заложив руки за голову, и с блаженной улыбкой смотрела в потолок.
– Так что скажешь, друг мой Карл?

– Понимаешь, - он покраснел, как мальчишка, - знаешь, ее изнасиловали. Издевались при атом. Дети были от насильников... Не такая уж она виноватая.

– Карл, иди домой, а то несешь какую-то ересь.

– Ты не понял...

– Я все понял, Карл. Но эти вопросы решает суд. Наше дело исполнение приговора. И больше ничего.

– Но этот приговор неправильный!

– Законы защищают общество от анархии, а эмоции приводят либо к прощению убийц, либо к кровной мести. Так что оставь свое мнение при себе, а право на справедливое решение - суду.

– Но бывает когда суд ошибается!

– И тем не менее, только суд может гарантировать законность и беспристрастность. А ты, братец, смотришь на дело только с одной стороны, и при этом не имеешь достаточной информации. Суд, кстати, в таких случаях подсудимых оправдывает. За недостатком улик. А ее не оправдали... Извини, Карл, но твоей горячности я доверяю меньше.

– Ты не понимаешь...

– Я все понимаю. Для подобных ситуаций существует институт помилования. Не ты первый мучаешься над этим вопросом. Смертная казнь предназначена только для преступников, и факты взвешиваются не один раз. Если она невиновна, то ей ничего не будет.

– Будем надеяться, - махнул он рукой и ушел.

Я сел за стол, достал журнал приема-сдачи дежурства, заполнил, а затем отправился в карцер.

– А, это ты.
– Даня понуро сидела у стены, положив голову на колени, и на мое появление больше никак не отреагировала. Я молча расстегнул наручники, вложил ей в руку расческу и, не без нутряного ужаса, вышел из карцера. Минут десять прошли в напряжении - вдруг "сотворит"... А потом вернулся.

– Значит, ты мне веришь? Не боишься? Даже после вчерашнего...
– Она сидела на полу в той же позе и вертела гребень в руках.
– А почему они не верят? Обязательно надо засадить?.. Ты мне правда веришь?

– Да.

– А они не верят...
– в голосе послышались слезы.

– Надо было подать апелляцию.

– Не хочу от них ничего... сволочи. Я взял ее руку, осторожно провел пальцами по запястью.

– Наручники мозоль натерли. Я их больше не буду тебе надевать.

– На всю жизнь останутся... Хотя и жизни-то осталось... Слава, слушай, нет у меня сейчас настроения заниматься прическами.. Ты оставишь мне гребешок?

– Нет.

– Почему?

– Хочу видеть, как ты расчесываешься. Мне нравится на тебя смотреть.

– Было бы на что!
– Она вскинула руку к волосам и наконец-то улыбнулась.

– Да что ж это...
– Я вновь поймал ее руку и прикоснулся к мозолям. Может, крем принести?

– Не поможет... А можно мне в душ?

– Конечно...

Она встала, осторожно опустила расческу мне в нагрудный карман и заглянула в глаза:

– Пусть у тебя побудет, ладно? Я кивнул, привлек ее к себе и поцеловал. На мгновение она обмякла, но встрепенулась и отскочила, сжав кулачки.

– Что, привык зэчек лапать?!.

– Нет, просто...
– я запнулся и выдал совсем не к месту: - ...просто ты идешь в душ.

– Да, это, конечно, аргумент...
– Она двинулась вперед, но у дверей ванной остановилась и повернулась ко мне.
– Еще раз так сделаешь - укушу.

И тогда я поцеловал ее снова. На этот раз она не вырывалась, наоборот - обняла меня, прижалась всем телом, дрожа, как на холодном ветру. Отскочила.

– Начальство заметит - выговор получишь.

– Переживу.

– Да? Тогда стоит ходить в душ почаще...
– и она скрылась за дверью.

Отмокла Даня минут за пять, а потом долго сидела на моем законном столе и разбирала волосы. А когда до конца смены осталось совсем немного, спросила:

– Слава, ты что, девушек только перед душем целуешь, а после нет?