– Кто смотрел-то? – выдохнула Саша с интересом. – Петросяна?

– А-а-а-а! – закричал Олег Сергеевич и завертелся на стуле. То есть вместе со стулом.

– Вам нельзя работать на такой нервной работе, – жалостливо сказала Саша и тихо прикрыла дверь.

* * *

После анонимки от бабы Зины Олег сначала напился, хотя в планах с неудачной рифмой был совсем другой сценарий. Плевать на сценарий, Олегу было грустно, но не страшно. Он почему-то не боялся Советского Союза, его органов и систем. А даже напротив – считал государство большим шутником и отличным товарищем, с которым всегда есть о чем поговорить.

Советский Союз представлялся Олегу высоким худым гражданином, похожим на актера Гринько в роли папы Карло. Крайние меры папы Карло – это рубанок для длинного носа. А разве у Олега когда-нибудь был длинный нос?

Никогда.

Олег пошел в общежитие, чтобы не огорчать пьянством маму, долго бился в разные двери. Двери открывались, и Олегу наливали что-то в металлическую кружку, которая сама собой оказалась в руках. У кого-то он ее, конечно, украл. Но кому-то же и вернул…

Потому что утром кружки не было. Зато был тазик (чистый), подушка с выраженным запахом ужасного алкогольного отравления, кровать, комната, окно и первокурсница Валя Гриценко.

Думалось и виделось Олегу трудно. Но правила общежития он знал. А потому сказал вкрадчиво:

– Дай я тебя…

– На, – согласилась Валя.

Каждая бы согласилась. Филфак – это безнадежная старая крепость, это место, где всегда «послевойна», хотя и война, конечно, тоже… В тылу и на фронте – женщины. В орденах и на пьедесталах – все остальные. Не исключено, конечно, что именно ей, рыжей первокурснице Вале, Олег нравился. Не исключено.

Ни дать, ни взять не удалось. В штанах оказалась брешь. Не так, чтобы совсем дырка… Если бы дырка, Олегу бы стало страшно. Просто штаны были отдельно, валялись на полу, а Олег – отдельно, на кровати. В этом, наверное, было все дело. Зато он спел: «Мы красные кавалеристы, и про нас рассказчики речистые ведут рассказ…»

– Дурак, – сказала Валя, когда он сфальшивил. И «подмогла». Вывела ноту на нужный уровень.

– А меня в аспирантуру из-за бабы Зины не возьмут.

– Возьмут на следующий год, не трагедия, – обнадежила Валя и медленно застегнула халат.

Халат… Это потому что у Олега только штаны были отдельно, а руки – ничего. Руки на месте. Для почти братских объятий их силы вполне хватило.

Когда Валя была на пятом, Олег Сергеевич вел в ее группе семинар. На пятом курсе, а не на пятом месяце. Когда Валя была на пятом месяце, Олег Сергеевич не заметил, но говорили, что она родила, вышла замуж и из комсомола. Но этот ее последний подвиг не успел засчитаться ни Олегом, ни в биографию. На семинарах Олег сознательно занижал Вале оценки. Его раздражали туфли… Туфли, валявшиеся под первой партой, отдельно от отекших Валиных ног. Иногда они, туфли, самоходом двигались в сторону доски. И Олег мог бы о них споткнуться. Он злился и ставил Вале пятерки с минусом.

* * *

– Мы на «ты» или на «вы»? – угрюмо спросил Олег Сергеевич.

– Дурак, – сказала Валя.

– Вообще-то, декан… И это, заметь, я еще даже не пел…

– Ну? – Она невежливо и неуклюже уселась на стул.

Олег хотел спросить: «Как тебя угораздило?», но сдержался. Не хватало еще драки в присутственном месте. Тем более с носительницей его потенциальных читателей.

– На тебя тут пишут, – сказал Олег Сергеевич.

– Не обращай внимания, – посоветовала она. – Не трагедия…

– А зачем ты тусуешься возле студенческой столовой с пацанами? Тебе есть, что ли, нечего? Ты ж доцент, между прочим.

– Я над докторской работаю, – поморщилась она.

– Тема – говно? – оживился Олег Сергеевич. – Совсем не нравится? А я тебе говорил!

– Нормальная тема. – Валя снова поморщилась и ласково обняла свой живот. – Сейчас мы тут родимся, узнаешь тогда…

– А не поздно?

– И это, заметь, ты еще даже не пел…

Валя по-прежнему была рыжей. Веснушки катались по ее лицу и были похожи на зернышки. Для полноты картины не хватало курочки. Но и без курочки Валя была красивой. И глаза – огромные, нахальные и непостижимо черные, как весь Африканский континент.

Олег вздохнул…

– Ты больше не будешь? – спросил он. – С Семеновым? Ну хотя бы в рабочее время…

– Это, между прочим, мой сын! Единственный!

– А там – дочка? – обрадовался Олег Сергеевич. По итогам маркетинговых исследований Олег Сергеевич больше любил девочек, потому что девочки больше, чем мальчики, любили его сказки.

– А там – дочка, – гордо сказала Валя. – И все это богатство от одного мужа. И Василию Петровичу я об этом говорила! Сто раз! Он не верит. Воспитывает, понимаешь… Делать ему больше нечего!

– Действительно, – согласился Олег.

* * *

Дел на факультете было много. Во-первых, война мировоззрений. Пока без обычного в таких случаях бомбометания, но с вполне конкретными баррикадами, окопами и взятыми городами. Недавно в этой войне пал Киев, мать городов русских. Украинские филологи праздновали победу и за глаза называли русских «чухной и мордвой». Русские нетерпимо шли в контратаку, размахивая петербургскими дневниками Тараса Шевченко. Их дело, конечно, не было правым. Но в агонии своего имперского сознания они могли еще ого-го-го чего наделать…