– Но… – Парторг залился краской (математик – скучный тип! – Кафедра философии).

– Вот именно «но»! Предложение было сделано мне. Я его, конечно, отвергла. А дальше – фарс, шутки, попытки ревности и прочие студенческие глупости. Что мы здесь обсуждаем?

К.Р. посмотрела на парторга. Отчетливый запах яблок… Поливные сады. Многие помнят.

Но парторг-математик уловил и другие ноты (ему бы в парфюмеры) – ноты очень хорошей развязки неприятного происшествия. Тем более что времена были посрединные, нестрогие, кисейные, как барышня: ни дать, ни взять.

Он расслабился. Он напрягся. Божественный эйдос победил очевидный (и глупый! – К.Р.) хаос. Мир родился. Мир упорядочился.

– Я бы тоже… Я бы тоже сделал вам предложение.

В стенограмме этих слов нет. Зато есть легенда. О динозавре. То есть, конечно, о Клементине. О прекрасной даме и рыцарях Круглого стола. О Ланселоте – Благоуханном Путешественнике (студент Б. перевелся на заочное в другой вуз – данные деканата). И о безрадостной и бездарной Марии. Бездарной в женском, но сублимированной, как все бездарности, в научное.

* * *

После разбора персонального дела жизнь М.А. изменилась. Она дала обет безбрачия. Она написала большую работу: сравнительный анализ некоторых идей Аристотеля и Лао-цзы. Она сдала сына Диму в детсад. Она напечаталась в Японии и съездила туда на конференцию за счет принимающей стороны по линии еще живого Общества советско-японской дружбы.

А Иванов ее бросил. А К.Р. – нет.

К.Р. не бросила ни ту, ни другого, ни третьего.

За Иванова К.Р. вышла замуж. Она убила в нем стихотворца, но породила спекулянта (торговца!) китайскими пуховиками. «За этот вызов обществу, – сказала К.Р. Иванову, – оно же тебе еще и будет платить!»

Выпускника Б. (время идет!) К.Р. взяла к себе в соискатели.

К.Р. создавала близнечный миф. Один – умный. Другой – дурак. Один – творец. Другой – разрушитель. И оба – ее. И оба – она. Абсолют и совершенство.

М.А. отреагировала на эти движения вяло. Неинтересно.

– Передайте К.Р., – только и сказала М.А. на заседании кафедры, – что в Литве никогда не было принцесс. Пусть в следующих поколениях выдает себя за княжну.

– Передайте М.А., – тут же откликнулась К.Р., – что я промолчала в ответ на ее очевидную глупость.

* * *

Книга М.А. о Пифиаре, Герпиллиде, Аримнесте и других женщинах в жизни Аристотеля вышла в Греции. (Тираж 5 экземпляров. Объем 5 страниц!!! – К.Р.)

М.А. уехала за книгой. В зной, в начала, в камни, нагретые солнцем, в ветры, которые знала по имени и которые, как казалось, знали ее. «Радуйся, Мария!»

Мария радовалась.

Два года, пока Иванов таскал на себе пуховики из Китая, а К.Р. пристраивала их по факультету, М.А. с сыном Димой жила в Салониках и изучала Аристотеля со вкусом оливкового масла, молодого вина и старого профессора Спироса, который позвал ее в жены.

М.А. обещала подумать. И Спирос умер во сне, совершенно счастливым, почти сразу после ее отъезда.

И все вернулось на круги своя. М.А. – на кафедру. Иванов – к М.А. (Засватана дивка завжды краща! – Уборщица философского факультета.) Соискатель Б. – в подполье. А К.Р. – в битву. Через клинику неврозов.

К.Р., хоть и католичка, очень сокрушалась, что упорядоченный мир кончился и М.А. нельзя пришить связь с иностранцем. И посадить! На десять лет без права переписки! Посадить нельзя, но презирать можно и должно…

Хотелось казни. М.А. являлась К.Р. в виде олимпийских игр, где голые мужчины (все – греки) бегали, прыгали, метали копья и диски ради статуи и лаврового венка. М.А. являлась к К.Р. и в виде Олимпиады-80 тоже, где было много асфальта, невиданных йогуртов и бойкотов, растянутых во времени до игр в Лос-Анджелесе.

Бред К.Р. сочли не тяжелым, но шизоидным. Лечили не долго. В больнице К.Р. сделала два важных дела. Приняла решение о переходе к стационарной торговле брендовыми (пусть и китайскими) вещами, завершила докторскую и получила на нее отзыв Роберта Коннела (тогда у Роберта Коннела еще была жена, и он был мужчиной. А когда жена умерла, он сменил гендер, но сохранил пол. Платон иногда менял гендер. Роберт Коннел понимал Платона. Хуже, конечно, чем академик Лосев. Но все-таки).

Отзыва никто, кроме заведующего, не видел. А заведующий ушел на пенсию.

Кафедру предложили М.А. (Как пошло пизде на пропасть, так и на родной жене триппер поймаешь! – К.Р. с подачи санитара клиники неврозов.)

М.А. кафедра была к лицу. К серому, никакущему, пустому лицу (К.Р). Унылый кабинет, продуваемые из-за плохой (уже просто невозможной) штопки рамы, расшатанный стол, крашенный – да, раз сто! – и облупившийся тоже раз сто в ста разных местах. И не выветриваемый запах дешевого курева. И мусорная корзина, сплетенная из металлических прутьев. Беленые стены. Беленый потолок. Бедность.