Сначала, видимо, горела телогрейка и все, что под ней было надето. Но потом уже и спина.

Ну и что?

Лежал себе в собственном «номере» — он же медпункт станции — и сам себе оказывал медпомощь. Все равно больше врачей не было и в ближайшие десять месяцев не ожидалось. Братья по разуму держали большое зеркало, чтобы я видел операционное поле, и по моей просьбе производили несложные манипуляции, отделяя куски негодной плоти и по возможности оставляя годную.

Все зажило как на собаке, не считая неприличных для хирурга моего класса шрамов. Но попробуй займись-ка эстетической хирургией на собственной спине!

Ошметки, оставшиеся от Лехи Воскобойникова, ребята захоронили во льду рядом со станцией — теперь его биоматериал сохранится хоть до второго пришествия. А я, еще в бинтах, старательно подписал все бумаги, подготовленные начальником станции и аварийной комиссией, собранной из наших же парней.

Ее выводы гласили: пилот 1-го класса Алексей Викторович Воскобойников героически погиб, совершая облет ледового поля на предмет обнаружения опасных для жизни дрейфующей полярной станции трещин. Типа — спасая нас всех.

Бумаги я подписал с чистой душой и на ясном глазу.

Во-первых, чем я отличался от Лехи, согласившись на просмотр экстрима?

Во-вторых, Леха, конечно, м…к, оставивший станцию без второй «вертушки» и чуть было не оставивший ее же без единственного врача. Но его жена и двое детишек уж точно ни в чем не виноваты.

А если б в бумагах была написана правда, то прежде всего пострадали бы именно они, лишившись приличной пенсии. Ну и нам всем пришлось бы полжизни потом по инстанциям отписываться.

Так кому нужна такая правда?

Вот и остался Леха Воскобойников в истории летчиком — героем полярной авиации.

А если уж до конца — он им и был. Тысячи жизней спас и не один летательный аппарат. И всего лишь разик лоханулся.

Так что пусть арктический лед ему будет пухом.

…Я в кайф закурил сигаретку и немедленно услыхал:

— Док, вылетишь за борт вместе с дымом.

— А чего, нельзя?

— Это вагон для некурящих. Если надо — будем останавливаться.

— Ты что, идейный борец за здоровье нации? — озлился я, учуяв очередное покушение на свою самоидентификацию — есть такой термин у психологов и психиатров.

— Нет, — спокойно объяснил Береславский. — Просто я легко переношу запах бензина и запах курева. Но — только отдельно. А вместе — тошню. Причем завтрак был обильный.

Убедил, ничего не скажешь. Я загасил цигарку и, открыв враз засвиставшее окошко, выкинул царский бычок за борт.

Зла уже не было. Честно сказал, вот и все. Хуже было бы, если б без предупреждения обгадил салон.

Кстати, я вспомнил, что он уже говорил о запрете на курение в его авто, а у меня был выбор — машин-то в походном порядке пять.

К тому же я с ним уже катался. «Нивы», говорят, были получены три дня назад, и мы вчера поучаствовали в их обкатке перед протяжкой. Гоняли вокруг Москвы по Кольцевой, девять полных кругов, чтобы набрать необходимую тысячу километров. Машины уже были в боевом раскрасе, с заметной надписью «Москва — Владивосток».

Мне даже понравилась его шутка, когда на очередном круге Береславский тормознул около поста ГАИ и спросил у прибалдевшего мента — мы уже раз пять мимо проезжали, — не подскажет ли тот, в которой стороне Владивосток?

Причем спросил классно: абсолютно серьезно и строго, как большой начальник. Мы просто укатывались с парнями, когда гаишник начал путано объяснять.

Нет, ничего. Думаю, найдем с ним общий язык. Да с врачами никто особо и не выпендривается.

— Док, ты там не заснул? — прервал ход моих мыслей Пузо.

— Нет, а что? — поинтересовался я сзади.

— Да так, — неопределенно хмыкнул он. — Не люблю, когда сзади затихают.

— Душили, что ли? — резонно предположил я.

— Пытались, — неожиданно для меня ответил Береславский.

— Не-а, — успокоил я мужика. — Я не по этим делам. Хирурги все больше режут.

— И это было, — спокойно заявил мой водила и работодатель.

Вот тебе раз! Пузо, похоже, оказался не таким ясным для понимания. Если, конечно, не привирает.

— А чего тебя-то в эти дела повело?

— Таксерил четыре года.

— Ты? Таксерил?!

— А ты думал, я с детства на джипе ездил? — откровенно заржал Береславский. — Ни фига! Восемь часов в НИИ, два — дома с диссером и полночи — в бомбилах. На убитом «жигуле» с дырочкой в правом боку. Как в песне. Семья-то кушать хочет.