Короче, на центральной площади города возник плакат с двумя симпатичными пушистыми кроликами и упоминанием имени дисконтной системы.

Но главное было вовсе не в кратком тексте, а в самом изображении. Ибо кролики прилюдно — прямо на площади — и круглосуточно (ночью щит подсвечивался) занимались тем, наличие чего в Советской стране еще недавно начисто отрицали.

И — началось! Только ленивый не высказался про ужасную картинку. Зюгановские бабушки маршировали протестовать стройными колоннами по трое. Борцы за чистоту нравов грозили «порнографической» статьей Уголовного кодекса. Прочие титаны мысли наконец обнаружили в ужасной картинке главную — после масонского заговора — угрозу безопасности страны.

Даже продвинутая пермская власть не выдержала, тонко намекнула, чтоб сняли.

А за что снимать-то? Порнография — это показ полового акта между людьми. Но кролики — определенно не люди.

Также законом преследуется изображение обнаженных гениталий. Но найдите без лупы у пушистого кролика обнаженные гениталии!

В общем, ход получился действительно нестандартный. О рекламном щите по-прежнему говорил весь город, все местные СМИ, тем более что картинка вызывала отвращение вовсе не у каждого горожанина: те, у кого с чувством юмора было без напряга, особо не возмущались.

Конечно, через некоторое время Алику намекнули — и уже не тонко, — что плакат все-таки придется убрать: мало ли что по суду ничего не докажешь.

Но Алик и не революционер. Он — рекламист. И, выполнив свою рекламную сверхзадачу, щит в одну из ночей скоропостижно исчез. Точнее, сам-то щит остался, просто картинка сменилась.

И утром взору горожан явились симпатичные крольчата. Они еще не могли — по возрасту — заниматься сексом, но им и без того было явно неплохо.

Подпись, понятное дело, прямо упоминала объект рекламного продвижения: «Прекрасно! Жизнь продолжается!»

Так за крошечные деньги и с немалым весельем дисконтная система «Прекрасно!» пробила себе путь в общественное сознание.

В час дня московских гостей повезли обедать, как всегда на Урале — вкусно, сытно и очень радушно.

С Аликом не спеша поболтать не удалось, тот тоже торопился. Они особо не расстроились — скоро довольно часто будут встречаться в Москве: Алик вплотную подошел к созданию столичного филиала креативного агентства. Этому, кстати, Ефим был рад: и потому, что Осокин будет под боком, и потому, что Береславский видел будущее именно за продвижением регионов в Москву, считая традиционное обратное движение слишком однобоким для гармоничного развития экономики.

Вернувшись с обеда, у зала неожиданно встретил Смагину.

Татьяна Валериановна была печальна.

— Вот, пришла попрощаться, — заявила она. — Все-таки мы здорово прокатились.

— Ты что, уже отстрелялась? — удивился Ефим. Насколько он понял, ее конкурс должен был идти чуть ли не неделю.

— Ага, — созналась девушка. — Здесь все, как везде.

— То есть?

— Меня даже не слушали толком. У них, наверное, места давно распределены.

— Никаких шансов?

— Нет, шансы были, — усмехнулась поющая воспитательница. — Вышел один из жюри и предложил мне помощь. Два тура гарантировал.

— А ты ему гитарой? — догадался проницательный рекламист.

— Гитара внизу уже была, у вахтера.

— Повезло мужчине, — сделал вывод Береславский. Подумав, добавил: — И гитаре тоже.

— Наверное, — согласилась Смагина, в скорби своей даже не заметив Ефимова юмора.

— Так куда ты теперь? В Нижний, к детям?

— Не знаю, — задумалась Татьяна Валериановна. — Я вообще-то в отпуске с понедельника.

— Так, может, с нами поедешь? — предложил Ефим, любивший такие вот быстрые решения.

— В каком качестве? — сурово глянула на него Смагина.

— Музыкального работника, — быстро ответил лукавый рекламист. И, не удержавшись, добавил: — А то я уже привык спать втроем.

Татьяна Валериановна кинула на него убийственный взгляд, но было видно, что она задумалась. В тридцать лет хочется свежих ощущений не меньше, чем в пятнадцать. А может, и больше — иллюзий-то к этому возрасту уже почти не остается.

— Ты же видела, мы не маньяки какие-нибудь, — как змей-искуситель, уговаривал Береславский. — Ну разве что Док. А я — точно нет. Потом, у тебя ж гитара, чего тебе бояться?

— Не знаю даже. — Девушка явно колебалась. Ей наверняка хотелось в путешествие, смущала лишь двусмысленность положения.

— Знаешь, ты пока думай, — предложил Ефим. — Через пару часов мы едем в Хохловку, тут уж точно можешь с нами. А завтра утром решишь окончательно.

— А что такое Хохловка?

— Ударение на первом слоге, — не смог пропустить неточность хоть и рекламный, но профессор. — Музей у них тут замечательный. Памятники деревянного зодчества. Под открытым небом.

Ох и хитрый Береславский! Знал, чем соблазнять. Видел же, как дама засматривается на выскакивающие из-за поворотов церквушки и резные деревянные кружева наличников на потемневших домиках.