Даже обернувшись человеком, она не смогла освободиться: кинжал, пробивший одну из ног в районе задней поверхности бедра чуть выше колена, крепко держал ее. Перекинуться обратно в змею сил, по-видимому, уже не оставалось.

— Ну и кто из нас дурак, вернее, дура?

Андрей присел перед ней. Она уже не извивалась, только с ненавистью глядела и что-то быстро забормотала.

— Не старайся колдовать, твоя магия на меня не подействует! — Она резко дернулась, но Андрей с силой наступил ей на пальцы пораненной руки, и она затихла. — Успокойся, а то я — не рыцарь, а ты — не прекрасная дама!

— Ты не посмееш-ш-шь! — Она только сейчас поняла, в какую ловушку попала. — Не посмееш-ш-шь…

— Не боись! — Андрей похлопал ее по белоснежным выпуклостям чуть пониже поясницы. — Твои скользкие прелести меня принципиально не возбуждают! Да и воняет от тебя, помойся, что ли, или как у вас там, змей, кожу смени, или сейчас не сезон?

— Я вс-с-с-сегда меняю кожу ос-с-сенью!

— Ну и умница! — Андрей еще раз оценивающе осмотрел ракурс с, так сказать, тыла, но, сморщившись, сплюнул:

— Нет! Не канает! Все же ты не баба! А вдруг в самый ответственный момент у тебя снова хвост появится или еще, чего хуже, нарожаешь ты потом от меня Змеев Горынычей? Нет, на это я пойти не могу! Я к тому же еще и командор! — Андрей понимал, что молотил полную чушь, начался короткий, но отходняк. — А может, того, устроить трибунал инквизиции в одном моем лице и сжечь тебя? Точно!

Он кивнул и присел на корточки, она немигающим взглядом следила за ним. Выражения отчаяния, ненависти, ярости, страха сменялись на ее красивом лице.

— А твой змеиный хвост я съем! Чего добру пропадать! Эх! В китайском ресторане тебе бы цены не было…

— Не глумис-с-с-сь! Ты же муж-ш-ш-ш-чина…

— Если бы я был, как ты говоришь, мужчиной… Э-эх! — Андрей хлопнул себя по коленке. — Но нет, милая, ты ошиблась! Я крестоносец, рыцарь и христианин, три в одном, у меня к тому же целибат! Поэтому на первую встречную бабу я сразу так и не полезу! Да ты и не баба, так сказать, ни рыба, ни мясо! Вообще, я, видишь ли, терпеть не могу змей! Как представлю, что ты лягушек ешь…

Она в бессильной ярости заскрежетала зубами:

— Я отомщ-щ-щу! Ты ос-с-с-скорбил меня, как женщ-щ-щину ос-с-с-скорбил…

— Я же говорил, что бабы — гадюки подколодные! Сначала выберись, не все такие благородные, как я, могут попользовать, а потом шкурку на чемодан ободрать! Не дергайся! — Он намотал длинные волосы на кулак, поднял голову и взглянул ей в немигающие, черные, без белков глаза. — Совсем забыл! Так с кем ты вела беседы о моей скромной персоне?

— Это был черный ворон! Он называл мне твое имя и униженно прос-с-сил помощи! Раньше я не вмешивалас-с-с-ь в дела людей, только ради забавы, но с-с-сейчас-с-с! Ты ос-с-с-скорбил меня! Я найдут тебя и отомщу! С-с-с-страш-ш-шно отомщу! Мы еще вс-с-с-стретимс-с-с-с-я…

— Уже горячее! — Андрей удовлетворенно покачал головой и с силой выдернул кинжал. Она выгнулась. — С одного его помощника я почти снял шкуру, с тебя тоже спущу, если встанешь на моем пути! Уноси ноги, пока цела! Ползи, в смысле…

Договорить он не успел: она, извернувшись, накинула петлю хвоста ему на шею и стала сжимать кольцо. Задыхаясь, Андрей успел подумать, что ее тело почему-то оказалось обжигающе горячим, слишком горячим…

— Ай-я!

Андрей пришел в себя от лютой боли, которая разлилась множеством уколов, непроизвольно дернулся, и тут же словно огненная лава прошлась по его измученному телу.

— Ай-я!

— Ты куда, дура, льешь?! Ты же ему плечо голым кипятком обожгла! Холодной смочи! Живо!

Из темноты, царящей перед глазами, донесся до боли знакомый голос, в котором Никитин сразу же узнал того самого Дитриха, копьем которого его вытащили из смертельной трясины. И моментально вспомнил все, испытав нешуточное облегчение.

«Я спасен, меня вытащили!»

Пронесшаяся мысль тут же была подмята ощущением дикого холода, который, как ему показалось, заполонил все его тело, превратившись в груди в огромную ледяную глыбу.

— Я ничего не вижу, — еле слышно пробормотал Никитин, не в силах не то чтобы поднять руки, а даже открыть веки. И тут же чьи-то крепкие ладони стали лихорадочно тереть ему глаза, а мягкий женский голос, такой грудной и милый, прошептал прямо в ухо:

— Потерпите немного, ваша милость! Она как деготь, тамошняя грязь, ее с трудом оттереть можно. Горит жутко, ничем не потушишь, если чистую с поверхности собрать. Мы ей щели во всех постройках заливаем, лучше раствора держит. Почти как рыбий клей, густая и ничем ее не промочишь! Только по первому морозцу она такой липкой становится. Оттого и Липанами это место называем.