— Точно не хочешь? — спросил я Осокина.

— Говорю же — нельзя. Что ты собираешься со всем этим дерьмом делать?

— А что с ним можно делать? С нами был капитан, пусть он и ищет убийцу. Я здесь ни при чем.

— А сам-то что думаешь? Кто завалил парня?

— Трудно сказать. Я ж не знаю их никого.

— Что — вообще никаких соображений?

— Нет, соображения, конечно, есть. Если ты спросишь мое мнение, то я бы сказал, что убийца — Мартин.

— Что так?

— Да как тебе сказать… Понимаешь, подойти в темноте к щиту, снять топор и влепить Шону по черепу мог в принципе любой. Нас там было шестеро — один убит, значит, подозреваемых остается пять. Ну я, допустим, не в счет, это понятно. Капитан тоже. Остаются трое. Девушку эту, Дебби, в расчет не берем. То есть теоретически она, конечно, могла треснуть его топором, но ты бы видел, как всажено лезвие — по самое древко… Сила удара должна быть, как у профессионального лесоруба. Честно скажу — вряд ли Дебби можно назвать профессиональным лесорубом…

— А что — очень хороша? — задумчиво почесывая подбородок, поинтересовался Осокин.

— Не то слово! Охренеть можно, какая девушка. Так что остаются двое — Брайан или Мартин. Шансы в принципе равные. Но Брайан — как бы тебе сказать? Он веселый парень. Смеется все время, пиво всем проставляет, Дебби за задницу щиплет. А этот Мартин… Во-первых, он почему-то оказался весь заляпан кровью — с ног до головы. Хотя стоял от Шона дальше всех. Во-вторых, он вчера зачем-то обманул капитана — сказал, что не перемещался, после того как в туннеле погас свет. Зачем невиновному человеку врать? А в-третьих, он… Как бы это сказать? Странный какой-то. Как робот. В бильярд играет, как машина, ни одной ошибки. Я, когда смотрел, как он шары кладет, очень, знаешь ли, живо представил, как именно он этому Шону топор в череп всадил.

— Слушай, а куда его рубанули? В какое место?

Я показал — справа на шее, почти в самое основание черепа.

Мы помолчали, и я еще разок приложился к коньяку. Вроде и разговариваем-то всего ничего, а коньяка осталось уже меньше половины.

— Да-а, в историю ты, Стогов, влип, — сказал Леша. — Капитану собираешься о своих подозрениях рассказывать?

— Не знаю… Пока, наверное, нет. Проверить бы как-нибудь эти подозрения.

— Как ты их проверишь? Спровоцируешь Мартина, чтобы он и тебя тоже рубанул топором, а потом схватишь за руку?

— Ну, не знаю. Собираюсь сегодня вечером отвести их всех троих в «Хеопс». Выпьем, поболтаем — может, что-нибудь и выплывет.

— Ну-ну, — покачал головой Осокин. — Давай, поиграй в частного детектива Филиппа Марлоу. Распутаешь дело — тебя Степашин, редактором отдела журналистских расследований сделает. С прибавкой к жалованию.

— Ты, прежде чем острить, от гонореи вылечись, — сказал я. — А-то выпить по-человечески не можешь, а туда же — острить…

… Когда спустя полчаса я уходил из больницы, главврач лично вышел проводить меня до дверей.

— Заходите еще, — сказал он, фальшиво улыбаясь и мечтая о том, чтобы никогда в жизни больше меня не видеть.

— Буду жив — зайду, — сказал я, стараясь на него не дышать.

— Что вы имеете в виду? — удивился он.

— Опасная у меня, знаете ли, работа, — отвечал я, выходя под дождь.

6

Первое, что я услышал, когда мы ввалились в «Хеопс», — охранник жаловался типу в дорогом галстуке и пиджаке с эмблемой клуба на нагрудном карманчике:

— Слушай, Леша, эти громилы тренировались и, это… Короче, зеркало в раздевалке у девушек раскололи. Вдребезги… Плюс два стакана грохнули об пол. И вообще — они же пьяные в сосиску! Как они выступать будут?!

— Эти выступят, — успокаивал его тип в галстуке. — Они же профессионалы, им за это деньги платят. А зеркало у меня еще одно есть. Новое повесим.

Мы разделись, и гардеробщик выдал каждому по номерку в виде египетской пирамиды.

— Что у вас сегодня за программа? — спросил я охранника.

— Кетч, — думая о своем, сказал он. — Борьба без правил. Четыре поединка по двадцать минут каждый.

Мы заплатили за вход, поднялись на второй этаж и сели за свободный столик у самой сцены.

— Мне срочно нужно выпить, — заявил Брайан, едва мы уселись. По всему было видно — время, пока я ездил к хворому другу, не было потрачено им впустую. Все трое довольно ощутимо покачивались при ходьбе и заплетались языками при попытках совладать с правилами русской грамматики.