Они наверняка будут прекрасны.

— Вы правы, это действительно так, — улыбнулся адъютант. — Мне же остается уповать на то, что мне представится удовольствие сопровождать вас, сеньорита, по замечательному поместью его превосходительства.

Он распахнул дверь, и Камала прошла на балкон, выходивший во внутренний двор.

Мраморный пол балкона был прохладен, хотя в этот час в доме, окруженном с трех сторон лесом, было жарко и душно.

Внизу журчал фонтан, по краям которого высились фигуры античных богов и богинь в человеческий рост. Прежде чем Камала успела хорошенько разглядеть их, адъютант распахнул перед ними еще одну дверь.

— Это гостиная, сэр Конрад, — сообщил он, — которую вы и ваши спутники можете использовать для отдыха. Кроме вас, сюда больше никто не войдет. Вас никто не станет беспокоить, так что располагайтесь в свое удовольствие.

— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарила Камала, прежде чем Конрад успел что-то сказать.

Она отметила, что гостиная похожа на все остальные комнаты: высокий потолок, роскошная мебель, много свободного места.

— Ваша спальня, сеньорита, — продолжил испанец, — находится рядом с этой гостиной, а комнаты ваших спутников — чуть дальше. К вашим услугам будут несколько горничных. В спальне вы найдете вашу одежду, которую уже доставили с корабля.

Камале показалось странным, что одежду доставили, не спрашивая у них разрешения, однако было бы глупо жаловаться на подобное самоуправство, и ей ничего не оставалось, как в очередной раз поблагодарить адъютанта.

Бросив на Конрада выразительный взгляд и надеясь, что он поймет, что ей хочется поговорить с ним, она отправилась в спальню.

Однако он даже не посмотрел на нее: повернувшись к сеньору Квинтеро, Конрад о чем-то тихо переговаривался с испанцем. Чувствуя себя одинокой, Камала услышала, как за ней закрылась дверь.

Спальня оказалась огромной. В ней также было много позолоченных украшений и инкрустаций, особенно в изголовье и изножье кровати. На столбиках, увенчанных позолоченными резными голубками, была натянута москитная сетка, сверху все это укрывал роскошный балдахин. В комнате ее ждали две горничные-индианки, чтобы помочь раздеться и приготовиться ко сну.

Это были красивые смуглые девушки с большими глазами, великолепными зубами и длинными волосами. Они отличались маленькими ступнями и такими же маленькими ручками, действовавшими, однако, с большим проворством. Двигались горничные очень плавно и почти ничего не говорили.

Одеждой обеим служило то, что, по описанию сеньора Квинтеро, считалось мексиканским национальным костюмом: нижние юбки из желтого атласа, поверх которых надета верхняя, из кашемира, расшитого золотом и серебром. Рукава и корсаж из батиста были украшены кружевами.

Камала сделала вывод, что это традиционный народный костюм, хотя он и был более изысканным, чем та одежда, которую носят простые мексиканские крестьянки.

Девушки говорили по-испански на каком-то местном диалекте, который был труден для понимания Камалы. Они помогли ей раздеться, после чего она внезапно ощутила такую усталость, что ей стоило немалых усилий поддерживать разговор.

Она легла в постель, одетая в тонкую шифоновую ночную рубашку, которую сшил для нее Спайдер.

Горничные накрыли ее тончайшей батистовой простыней, после чего опустили полог, задернули шторы на окнах и вышли из комнаты.

Под белым пологом Камала почувствовала себя морской нимфой, окутанной нежной пеленой тумана. Она как будто оказалась заброшена в иной мир, в котором навсегда осталась одна. Странное, непривычное ощущение, хотя и не вызывавшее страха.

Конрад находится рядом, в соседней комнате, и ей хотелось, чтобы он отдохнул, набрался сил и они смогли бы поговорить.

Она заснула, думая о нем, и, проснувшись через несколько часов, ничуть не удивилась, увидев, что он стоит возле ее кровати, по ту сторону противомоскитной сетки. Его стройная широкоплечая фигура четко вырисовывалась в солнечных лучах.

Он, должно быть, поднял шторы, потому что солнце заливало комнату и казалось, что та купается в его лучах.

Камала сонно посмотрела на Конрада и отодвинула край полога.

Было так жарко, что во сне она скинула с себя простыню, которой накрыли ее горничные. Сейчас на ней уже не было ничего, кроме прозрачной ночной рубашки.

Несколько мгновений Конрад стоял неподвижно, молча глядя на нее.

— Ты так прекрасна… — наконец произнес он чуть охрипшим от волнения голосом. — Прекрасна, как никогда.

Заметив мелькнувший в его глазах огонь, Камала покраснела и, еле слышно ойкнув, поспешно натянула на себя простыню.

— Я люблю тебя! — произнес Конрад и сел на край постели.

— Я хотела увидеть тебя, — застенчиво призналась Камала, — и надеялась, что нам удастся поговорить наедине.

— Это совсем нелегко, — улыбнулся Конрад. — Мне пришлось перелезать со своего балкона на твой.