Это словосочетание трудно было встроить в прозаичную бытовую фразу. «Скажите мне, Цветок Вишни, сколько стоит билет до Яньтая?». Но я как-то умудрялся называть ее так, а Цветок Вишни всегда отвечала мне без запинки, — как правило, что-нибудь наподобие: «Билет стоит вагон и маленькую тележку денег». Она питала слабость к ярким образным выражениям.

Цветок Вишни провела меня с платформы на улицу и на ступеньках даляньского вокзала спросила:

— Ну, что вы думаете о Даляне на данный момент?

— Я здесь всего семь минут, — сказал я.

— Когда весело, время летит стрелой! — заметила Цветок Вишни.

— Но раз уж вы спрашиваете, — продолжал я, — я восхищен тем, что вижу в Даляне. Люди трудолюбивы и счастливы, экономика бурно развивается, уровень жизни высочайший. Заметно, что настроение очень бодрое. Не сомневаюсь, это благодаря процветанию и свежему воздуху. В порту кипит работа, а рынки наверняка полны товаров. То, что я увидел к данному моменту, побуждает взглянуть на остальное.

— Это хорошо, — сказала Цветок Вишни.

— И еще кое-что, — сказал я. — Далянь похож на Южный Бостон. Это в Массачусетсе.

Тут я не слукавил. То был ветшающий портовый город с кирпичными постройками, широкими улицами, булыжными мостовыми и троллейбусами, а также всеми атрибутами гавани: складами, доками и кранами. Так и чудилось, что вот-вот свернешь за угол и окажешься перед каким-нибудь «Гриль-баром «Молли О'Келли». Погода тоже стояла бостонская: холодно, по небу стремительно летят облака, иногда проглядывает солнце. Архитектура была подходящая. В Даляне было много громадных кирпичных церквей, которые, вероятно, когда-то звались «Святой Пэт», «Святой Джо» или «Святой Рэй». Ныне в них размещались детские сады и ясли, а в одной — «Муниципальная библиотека г. Даляня». Но в город пришли реформы, а вместе с ними заведения типа «Хот брэд бейкери» и «Салон Хон Син (то есть «Красная звезда»): стрижки, перманент».

— А еще мужчины спешат в «Хон Син» делать перманент, — сказала Цветок Вишни. — Идут сломя голову.

Улицы походили на бостонские. И какая разница, что главная магистраль Даляня называлась дорога Сталина («Сидалинь Лю»). Она напоминала Атлантик-авеню.

На рубеже XIX–XX веков русские намеревались сделать Дальний (так они называли этот город) крупным портом для стоянки царского флота. Он был ценен на случай войны с Японией, так как, в отличие от владивостокской, местная гавань зимой не замерзала. После русско-японской войны японцы запустили в Дайрене (так они нарекли город) воздушные змеи с надписями «РУССКИЕ СДАЛИСЬ!». Так город отошел к японцам, а те просто довели до конца планы русских — превратили былой рыбацкий поселок в солидный порт. Вплоть до Второй Мировой войны Дайрен процветал. После победы над японцами город в соответствии с Ялтинскими договоренностями вернули русским, и те покинули его лишь спустя несколько лет после освободительной революции в Китае. Китайцы переименовали Дальний/Дайрен в Далянь («Великое звено»). Мне там понравилось: чайки, пахнущий морем воздух…

— Чего вы желаете от Даляня? — спросила Цветок Вишни.

Я сказал, что приехал сюда отогреваться после дунбэйских морозов [62] . Мне также требовался билет на теплоход, который следует из Даляня через пролив Бохай в Яньтай. Может ли она достать мне билет?

— Постучите по дереву, — сказала она и как сквозь землю провалилась.

Я отыскал одну старинную гостиницу, выстроенную в аристократическом японском стиле, довоенных времен, но там меня поселить отказались. Я нашел пристанище в кошмарной новой китайской гостинице наподобие «Рамада-инн», с затхлым декоративным прудом в вестибюле. Весь день я разыскивал антикварные магазины, но нашел только один, да и тот не оправдал моих ожиданий. Мне попытались продать кубок за победу в состязаниях по метанию копья, прошедших в некой японской средней школе в 1933 году.

— Натуральное серебро, — нашептывал продавец. — Династия Цин.

На следующий день я увиделся с Цветком Вишни. Насчет моего билета пока ничего не было известно.

— Выше нос! — посоветовала она.

Мы договорились встретиться попозже. Она пришла, улыбаясь.

— Получилось? — спросил я.

— Нет! — опять заулыбалась она.

После этой дурной новости я заметил, что щеки у нее пухлые и слегка прыщавые. На ней был ядовито-зеленый шерстяной шарф — в тон шапочке, которую она собственноручно связала в общежитии (она делила комнату с четырьмя соседками) Даньвэя трудящихся женщин.

— Я потерпела полную неудачу!

Так почему же она улыбается? Господи, какая у нее идиотская шапка.

— Но, — обронила она, взмахнув рукой, — подождите!

Говорила она отрывисто, и каждая фраза в ее устах была восклицанием. Она полезла в свою пластиковую сумочку.

— Вот билет! Это был полный успех!

Уставившись на меня, она встряхнула головой, и ее кудряшки затрепетали, как пружины.

Я спросил:

— Цветок Вишни, вы пытались меня обмануть?

— Да!

Мне захотелось ее ударить.

— Это такой китайский розыгрыш?

— О да, — захихикала она.

Но разве не всякий розыгрыш — упражнение в садизме?

Я пошел на Свободный Рынок, открывшийся в 1979 году. На продажу была выставлена всевозможная рыба, моллюски и водоросли. Фунт крупных пухлых креветок стоил примерно четыре доллара, но то был самый дорогой товар. Торговали также кальмарами, морскими ушками и морскими огурцами, устрицами и мидиями. Моллюски и камбала лежали огромными грудами. Плосколицые рыбаки больше напоминали монголов, чем китайцев; возможно, то были маньчжуры — на этом полуострове и в северных районах Китая их насчитывается пять-шесть миллионов. После посещения рынка у меня разыгрался аппетит, и в тот вечер я поужинал морскими ушками, пожаренными в чесночном соусе — вкуснятина.