Если и есть что безобразное, так только шоры на наших глазах и воск, запечатывающий нам уши.

Друг мой, безобразен единственно лишь страх души перед лицом ее собственной памяти.

Однажды днем, когда они сидели в длинной тени серебристых тополей, кто-то сказал:

– Учитель, я боюсь времени. Оно пролетает над нами и отнимает у нас юность. А что дает взамен?

И сказал он в ответ:

– Возьми-ка пригоршню тучной земли. Ты в ней найдешь семя, а может, и червя. Будь твоя рука безмерно пространна и бесконечно длительна, семя стало бы чашей, а червь – сонмом ангелов. И помни: годы, что обращают семена в чащи и червей – в ангелов, принадлежат вот этому Сейчас, все годы – одному этому Сейчас.

Разве времена года это не ваши мысли, сменяющие одна другую? Весна – пробуждение в вашей груди, и лето – осознание собственного плодородия. Не есть ли осень то древнее в вас, что поет колыбельную частице вашего естества, все еще пребывающей во младенчестве? И что есть зима, спрашиваю я вас, если не сон, наполненный сновидениями о всех иных временах года?

Потом Маннус, пытливый ученик, огляделся и, увидав цветущие растения, обвившие сикомору, сказал:

– Погляди, Учитель, на этих тунеядцев! Что ты скажешь о них? Это воры, что денно и нощно крадут свет у крепких детей солнца и сосут соки, питающие их ветви и листву.

– Друг мой, – ответил он, – мы все таковы. Мы возделываем землю, чтобы пресуществить ее в биение жизни, но мы не выше тех, кто берет жизнь прямо от земли, не познав ее.

Скажет ли мать своему ребенку: «Я безмерно устала от тебя и с охотою отдам тебя чаще – твоей большей матери»?

Станет ли певец корить свою песнь: «Ступай в пещеру отзвуков, откуда пришла, чтоб голос твой не пожирал моего дыхания»?

Скажет ли пастух однолетнему агнцу: «Негде мне тебя пасти, а посему сведу тебя на заклание для жертвы»?

Нет, друг мой, ответ на все эти вопросы звучит прежде их самих, как сновидения сбываются прежде, нежели снятся.

Каждый из нас живет за счет другого согласно древнему и вневременному закону. Потому будем жить в любви и доброте! Мы ищем друг друга в своем одиночестве и пускаемся в путь, когда у нас нет очага, возле которого мы могли бы обогреться.

Друзья мои и братья, путь еще более широкий – вот ваш попутчик!

Эти растения, что живут за счет дерева, впивают молоко земли в сладостной ночной тишине, а земля в безмятежной дреме высасывает грудь солнца. И само солнце, как вы и я, как все сущее, в равном почете восседает на пиру у Князя, где двери всегда растворены, а стол накрыт.

Маннус, друг мой, все сущее всегда живет за счет всего сущего, и живет оно в безграничной вере в щедрость Вседержителя.

Утром, когда на предрассветном небе чуть брезжила заря, они все направились в Сад, бродили там, глядя на восток, и в молчании встречали восход солнца.

И вот аль-Мустафа, воздев руки к небу, сказал: – Отблеск утреннего солнца в капле росы не меньше самого солнца. Как и отображение жизни в вашей душе не меньше самой жизни.

Капля росы отражает свет, потому что она одно со светом, и вы отображаете жизнь, потому что вы и жизнь едины.

Когда мрак нисходит на вас, скажите: «Этот мрак – еще не рожденный рассвет, и пусть я испытаю все родовые муки ночи – рассвет родится и для меня, и для холмов».

Капля росы, стремящаяся достигнуть совершенной округлости в сумрачной глубине лилейного цветка, ничем не разнится от вас, обретающих цельность и полноту своей души в Божьем сердце.

Если капля росы скажет: «Лишь раз в тысячу лет я появляюсь на свет», тогда спросите ее: «Разве не знаешь ты, что свет всех времен блещет в твоем венце?» <...>

Раз днем, гуляя по Саду, Фардрус-грек споткнулся о камень и пришел в ярость. Он нагнулся, подобрал камень и тихо выругался: «Будь ты проклята, тварь безжизненная!» – и с этими словами отшвырнул камень в сторону.

Аль-Мустафа, избранный и возлюбленный, спросил его:

– Почему ты говоришь «тварь безжизненная»? Ты ведь уже давно в Саду и неужели не понял, что здесь нет ничего мертвого? Все живет и блистает в знании дня и торжестве ночи. Ты одно с камнем. Все различие – в биении сердца. Твое бьется чуть чаще, ведь так, мой друг? И ему недостает спокойствия.

Оно бьется в ином ритме. Но я говорю тебе: если б ты измерил глубины собственной души и горние выси пространства, ты бы услышал одну мелодию, которую камень и звезда напевают вместе в полном согласии.

Если ты не понял моих слов, подождем другой зари. Если ты клянешь этот камень единственно потому, что в ослеплении своем запнулся о него, тогда ты проклянешь и небесную звезду, если заденешь ее головой. Но настанет день, когда ты соберешь камни и звезды, точно ребенок, что срывает полевые лилии; и тогда тебе откроется, что все на свете живет и благоухает. <...>