– Она не сможет через это переступить, – неожиданно произнес Баранов, глядя в пространство Кара-дага.

– Кто? – не понял Амок.

– Наташа.

– Через что?

– Через это. Через это никто не сможет переступить, никто не сможет сделать вид, что этого не было. И ты не сможешь через это переступить. Никогда.

– Да я, в общем-то, и не собираюсь...

– Не говори. Ничего не говори. Слова все разжижают и мешают человеческому общению. Согласен?

– Да.

– Хороший ответ. Есть «да» и есть «нет». Все остальное от лукавого. Мой водитель сегодня же уедет в Симферополь за товаром. И сегодня же вернется. С товаром. – Баранов с хрустом открыл бутылку водки и наполнил рюмки. – Ты согласен, что теперь нам с тобой отступать некуда?

– Да.

– Тогда выпьем за успех нашей глупой затеи.

– Не такая уж она и глупая...

– Так говорят, чтобы не сглазить.

Баранов выпил до дна, проследил за Амоком, чтобы он тоже не дрогнул, и, поставив кулаки на стол, надолго замолчал. По лицу его блуждали тени мыслей шальных и безрассудных, под щетиной иногда вздрагивали желваки, а глаза его были закрыты. И что он там, под веками, видел, можно было только догадываться, только догадываться.

– Ох, и устрою же я! – Баранов потряс в воздухе кулаками. – Ох, и устрою же я кандибобер! Веришь?! – резко повернулся он к притихшему Амоку.

– Верю.

– Мы победим.

– Не сомневаюсь.

– Амок, мы их размажем. Мы их просто размажем по щербатым коктебельским тротуарам. Всех! – Увидев у бассейна девочку в белом переднике, Баранов помахал ей рукой. – Водителя сюда. Немедленно. В чем есть.

Амок шел по улице Десантников к морю, солнце полыхало у него над головой, он шел, захмелев после посещения барановской гостиницы, и беспричинно улыбался. Хотя, если говорить откровенно, причина у него была – дурь собачая, как он сам недавно выразился, перестала быть дурью. Поистине, идея, овладевшая двумя хмельными мужиками, становится материальной силой.

Амок хорошо представлял себе события, которые уже ожили, рванулись наружу и всколыхнули застоявшийся от июльского зноя, пропахший карадагской полынью коктебельский воздух. Баранов уже связался с верным человеком в Симферополе, а по степной трассе уже несся в тот же Симферополь «Мерседес» с жестким наказом банкира – где взять, чего, сколько, и этим же вечером, еще до захода солнца, доставить в Коктебель, в гостиницу «Морской конек».

У ресторана «Богдан» Амока окликнул Слава.

– Зайди! – раздался его сипловато-басовитый голос из полумрака ресторана. – Садись. – Слава указал на стул напротив. – Где Наташа?

– Не знаю.

– А я знаю. У нудистов она. С Зэком. Ты почему до сих пор с ним не разобрался?

– Да не знал я, что он и есть на белом свете!

– Так что, я должен этим заниматься?! – взревел Слава. – Мне здесь делать больше нечего, да?!

– Ну, Слава, я вроде того, что...

– Помочь?

– Не надо. И что мне с ним?

– Для начала хотя бы просто набей морду. То маньяк, то педик... – непритворно простонал Слава. – Как жить, Господи! Ты еще здесь? Дуй к нудистам! Не видишь – занят! Жду одного очень хорошего человека!

Костя вошел в полутемное помещение ресторана «Богдан» походкой легкой и как бы даже непосредственной. Весь сезон он был на воздухе, у моря, напитками не злоупотреблял, не курил и потому выглядел не просто терпимо, а даже привлекательно. Загорелое лицо, ясный, непохмельный взгляд и та легкость в общении, которая всегда привлекает, поскольку за раскованностью люди подсознательно видят бесхитростность, готовность говорить о чем угодно открыто и доверчиво.

– Вячеслав Федорович здесь? – спросил он у девушки за стойкой бара.

– Слава! – во весь голос закричала румяная, зубастая, полноватая блондинка. – К тебе пришли! Поверни направо, он там, – сказала она Косте уже потише.

Костя повернул направо и действительно увидел Славу, орущего что-то в мобильник. Не прерывая разговора, Слава показал ему на стул, садись, дескать, сейчас освобожусь.

– Все понял! Держи меня в курсе! Никого не слушай. Только меня! Понял? Только меня и никого больше! Все остальные глупы и бестолковы. И пьяные к тому же. И корыстные. Да, один я хороший, а вы все плохие. С плохими легче общаться, потому что они знают, что плохие, и потому слушаются меня и любят. Все! Обнимаю! Пока! Слушаю тебя, – повернулся он уже к Косте и сел за столик напротив.

– Аделаида вам недавно звонила... Насчет меня.

– А, опять Аделаидушка... Что она там, закончила гостиницу?

– Заканчивает.

– Когда новоселье?

– К зиме, наверно... К новому сезону откроет.

– А ты у нее чем занимался?

– Плитка.

– Говорит, что очень тобой довольна. Нет, говорит, мастера лучше, чем... Тебя как зовут?

– Костя.

– Когда можешь начать?

– Да хоть завтра.

– А когда закончишь?

– Посмотреть надо.

– Пошли, посмотрим. – Слава поднялся, сунул мобильник в карман и, не оглядываясь, мимо стойки бара пошел в подсобку.