Черчилль попробовал перевести разговор на другую тему, но Рузвельт как ни в чем не бывало продолжал развивать свою мысль о разработке девственных недр страны. Вполне возможно, в Марокко и вообще в Африке есть большие месторождения нефти. Их нужно искать… А пустыня Сахара! Ее можно превратить в цветущий край. Сахара лежит ниже уровня моря. Если прорыть канал, берега будущего гигантского озера станут тропической житницей мира.

Султана необычайно интересовала беседа, он сказал президенту:

— Но, к сожалению, среди моих соотечественников нет ни ученых, ни инженеров.

— О, это не такая беда! — воскликнул Рузвельт, — Подготовку марокканских специалистов можно было бы организовать в Соединенных Штатах в самых лучших университетах.

Черчиллю стало совсем не по себе. Теперь понятно, почему президент так настойчиво держится за Жиро. Американцев интересуют французские колонии. Как бы не так!.. Премьер с трудом дождался конца обеда. Разъяренно посасывая сигару, он покинул виллу следом за марокканским султаном.

Перед сном президент разговаривал с сыном. Это стало маленькой традицией в Дар эс Саада.

— Почему ты сегодня завел разговор о французских колониях, папа? — спросил Эллиот. — Ты видел, как реагировал на это Черчилль?

— Ничего, ничего. Имей в виду, что союзникам придется сохранить военную власть здесь, в Северной Африке, на много месяцев, может быть, лет. Я еще не уверен, что нам вообще следует возвращать Франции ее колонии.

— Подожди, отец, но ведь колонии действительно принадлежат Франции… Как же можно не возвращать их?

— Что значит — Франции? Почему Марокко должно принадлежать только французам?! Или возьми Индо-Китай, возьми другие колонии. Где здесь логика? — Рузвельт удобнее улегся на постели, затянулся сигаретой и сказал сыну то, чего не мог сказать за обедом: — Я приложу все усилия к тому, чтобы никто и никогда не получил от Соединенных Штатов согласия на безраздельное господство в колониях — ни Франция, ни Британия. С Уинстоном нам придется поспорить…

— Ты хочешь, чтобы Штаты имели свою долю в колониях?

— Да, — жестко ответил Рузвельт. — И немалую.

Вопреки напускной радости Черчилля по поводу приезда де Голля в Касабланку, решить французскую проблему не удавалось. Американцы настаивали на том, чтобы сохранить полноту власти в Северной Африке за генералом Жиро, который в качестве главнокомандующего французскими войсками должен подчиняться Эйзенхауэру. Такой вариант не устраивал Черчилля, но он вынужден был соглашаться, хотя бы для вида. А де Голль продолжал стоять на своем: его разногласия с Жиро — дело французов. Пусть союзники не вмешиваются в их внутренние дела.

Первая встреча де Голля с президентом произошла вечером в день его приезда. Скрывая раздражение, Рузвельт был необычайно любезен. Он усадил гостя рядом, расспрашивал, рассказывал сам, выражал восхищение сопротивлением французов. Де Голль охотно отвечал на любезности, но дело не двигалось — он оставался при своем мнении. Собеседники говорили с глазу на глаз, но де Голль вдруг приметил, что за портьерами, колебавшимися точно от дуновения ветра, кто-то есть. Там действительно сидел советник президента Гарри Гопкинс. И не он один — за неплотно прикрытыми дверями стояли американские парни, вооруженные автоматами. Они не спускали глаз с президентского гостя, готовые в любое мгновение ворваться в комнату. Майк Рейли, видимо, перестарался, но дело не в том — американцы явно не доверяли де Голлю.

А события развивались так, что затянувшиеся споры грозили завершиться полным разрывом. Но этого нельзя было допускать. Рузвельт предложил — пусть французские генералы примирятся хотя бы внешне. На том и порешили.

Примирение Жиро и де Голля состоялось через несколько дней в тенистом саду виллы Дар эс Саада. На пресс-конференции, которую проводили Рузвельт и Черчилль, оба они сидели за одним столом. Под наведенными объективами их заставили пожать друг другу руки. Журналистам сообщили, что оба — и де Голль и Жиро — войдут в комитет национального освобождения Франции. На равных правах — оба председателями комитета.

Конференция в Касабланке закончилась. Сталину подготовили послание, в котором излагались общие намерения союзников, но послание это не содержало никаких обещаний. План ведения войны в 1943 году, выработанный объединенным советом начальников штабов, не предусматривал открытия второго фронта в Европе. В плане только очень глухо и нарочито неясно говорилось, что надо сосредоточить возможно более крупные силы, держать их в готовности для вторжения на континент.