— Хан, смотри, как бы по-настоящему не намяли нам бока.

На дороге катавасия между тем завязалась. У Армянского переулка Маросейку перегородила целая вереница дрог. Обоз тащился по своим делам и знать не хотел тюремных карет.

— О-очистить дорогу! — не успев хлебнуть из фляжки, сердито закричал штабс-капитан.

В отличие от скуластого студента, возчики были настоящие татары. Они и русского-то языка не понимали. Навалили бревен на крепкие дроги да и правили, куда велел хозяин. Маросейка стала непроходимой. Собравшаяся публика заулюлюкала. Извечные московские дворняжки, оказавшиеся тут как тут, с громким лаем крутились под ногами лошадей, которые и без того налезали друг на друга. Армянский переулок был узок, бревна на развороте чиркали по стенам домов, возмущенные хозяева и дворники выбегали с дубьем. Штабс-капитан напрасно драл глотку, а конвойным что идти, что стоять — стоять даже лучше. Те еще солдатики оказались! Явно не бывали на Шипке: в переполохе, пока махал сабелькой их капитан, даже косушки из рук в руки передавали. Что они, хуже своего капитана?

Студенты громко ликовали:

— Молодцы, татары: в един миг баррикаду устроили!

— Чего же смотрит наш Илья-Громовержец? Место удачное.

— Ага. Лошадей выпрячь, дверцу кареты выломать — Софьюшку на руки!

— А штыки?

— Штыки пьяные.

— Ну, не скажи. И все-таки? Громовержец, пора!

Илья Тиханов пробился в кружок слишком горячих голов. Длинные черные волосы его выплескивались из-под широкополой шляпы, вздувались по ветру. Но голос был успокаивающий:

— С ума сошли! Да нас здесь сами извозчики кнутами измочалят. Татарва, что им! Надо поближе к университету. Там и подмога будет.

Его услышали в карете. Из окошечка, почему-то наглухо не закрытого, послышался капризный голосок:

— Да, подмога! Обещали на два часа, а держат уже незнамо сколько! Закурить хоть дайте, а еще лучше — выпить.

Студенты запереглядывались: ай да Сонечка! Из благородных, а шпарит прямо по- каторжному. Бедная… На каторгу-то ее не пустят, нет ходу дальше Лобного места или Болота.

Пока студенты обсуждали, как передать в окошечко если не выпивку, так хоть папиросы, дровяные дроги расцепили, обоз кое-как протолкнули в Армянский переулок. Процессия двинулась дальше.

Но сопровождавших конвой студентов вдруг охватило сомнение. Если везут из Петербурга, так почему не с Николаевского вокзала, а с Курского? Почему настырных студентов не прогонят прочь? Даже обидно, что все идет тихо-мирно! Нашелся и дока, который громогласно заявил:

— Это не шлиссельбургская Мадонна! Не Верочка Фигнер! И не петропавловская Софьюшка! Я встречал их в Петербурге, ошибиться не могу. Что происходит? Я протестую!..

Протесты начались и в карете. Грубые мужские лица отодвинули белокурую головку и закричали:

— Капитан? Мы дальше несогласные. Мы так не договаривались.

Творилось что-то непонятное. Даже Илья-Громовержец приуныл. А тут еще какая-то незнакомая девица стала открыто раздавать листовки. Когда прочитали — ахнули. Там черным по белому было прописано: «Бей жандармов!» Смышленый Амфи усомнился:

— Не провокацию ли нам готовят?!

Вальяжный Хан поспешил его успокоить:

— Неужели Илюша этого не предусмотрел? Ты же говорил.

— Говорят, что кур доят! Смотри, Хан.

Толпа, похватавшая было листовки, начала в паническом страхе разбегаться по переулкам. Оттуда навстречу выходили совсем другие люди, мордастые и сытые охотнорядцы, иные даже и фартуки не стали снимать. Процессия как раз подступала к Охотному ряду. На тротуарах, мешаясь с зеваками, замельтешили мрачные, бородатые лица. Многие люди были с дубьем. Как бы не замечая этого, девица, раздававшая листовки, взывала:

— Возьмите, прочитайте! Никто не должен умирать с голоду. Все обязаны выступать на защиту своих прав!..

В карете послышался визг, а из боковых окошечек на обе стороны понеслось:

Ванька-крючник, злой разлучник —

Разлучил князя с жаной…

Амфи озадаченно сплюнул:

— Черт знает что! Кто в карете?

Там, видно, услышали, нахально заорали:

— Дунька-Хунька, Машка-Ляжка да гусаки подсадные.

— Эй, капитан? Так не договаривались. Открывай! Дверь ломать будем!

Карета уже погромыхивала по Охотному ряду. Дворники и торговцы стояли наизготовку. Палки и дворовые лопаты уже не прятали.

— Кажется, нас бить будут?

— Да где Громовержец-то наш?

Рассуждать было некогда. Охотнорядцы, сминая студентов, ринулись к карете, крича:

— Выдавай цареубийц! От мы их!.. Слышь, капитан?..

Штабс-капитан сам не знал, что делать, поэтому сурово приказал:

— В штыки-и!

Штыки сомкнулись вокруг кареты. Нападавшие отскочили, ругаясь:

— Бить велели. А кого бить?!

— Этих. студиозов!..

Карета, впереди которой с саблей наголо бежал штабс-капитан, с грохотом покатилась с мощеной горы на низменный плац, обставленный великолепными зданиями трех театров, двух гостиниц и белой стеной Китай-города. Студенты засматривались на трактир Тестова. Сашка Амфитеатров не выдержал: