— Нет! Можете! Надо отменить празднество и вместо него провести на Ходынке богослужение!

Его слова услышал и Власовский. Возмутился:

— Как можно? Государь грядет!

Николай шел вместе с великим князем Сергеем, московским генерал-губернатором. Они увлеченно беседовали. Было о чем говорить, коль и женаты-то на родных сестрах.

Блестящая свита сопровождала их к эстраде, где были установлены кресла. Савва Тимофеевич заметил импозантную генеральскую фигуру Рейнбота и ехидно подумал: «Только моей Зинули там и не хватало!»

Но Зинули не было. Простой люд снова повалил на поле. С противоположной стороны, из-за деревьев, куда в спешном порядке утаскивали последних раненых. Кажется, народ и подгоняли еще — да, полицейские мундиры сзади напирали. Не пустое же поле должен приветствовать государь. Слов его, тихих и неуверенных, до министерской кареты не долетало. Хотя сам министр что-то же слышал — он вовремя успел присоединиться к процессии.

Подпертый полицейскими, народ затянул: «Боже, царя храни!..»

Грянул оркестр под управлением мэтра Сафонова. Как по чьей-то команде, взметнулись на поле качели, закружились хороводы, притаптывая еще не совсем просохший от крови песок. Снова бочки покатили, потащили в коробах пряники и конфеты.

Неужто опять все повторится?!

Выскочив из кареты, Савва Тимофеевич дернул из одной бочки кружицу отвратительной сивухи и за спиной услышал одобрительное:

— По всему видать, купчина первостатейный, а не брезгует!

Он с трудом нашел извозчика — даже они в страхе поразбежались, с какого-то отчаяния поехал в «свою», то бишь Морозовскую, больницу. Строил ее для благости и украшения города, думал, всякого звания болящие будут чинно и благородно лечить здесь московские чирьяки и простуды. А нашел палаты, заваленные еще не отмытым, раздавленным народом.

Главный врач начал извиняться:

— Что делать, Савва Тимофеевич, не могли мы отказать в такой беде!

— И правильно сделали, — удрученно похвалил он, доставая из бумажника пачку кредиток. — Разменяйте где-нибудь, раздайте, чтоб никого не обидеть.

Домой! Хоть там-то, на тихой Спиридоньевке, отдохнуть.

Да ведь дело-то шло уже к вечеру. Внизу, в швейцарской, лежал в гробу кучер Данилка, напудренный и нарумяненный, с изуродованным лицом, а дальше, в гостиной и спальне, продолжалась утренняя суматоха. Бежали горничные, встречь неслись какие-то посыльные, слышались крики возмущенной Зинули:

— Да разве так гладят кружева? Так-то?.. — Завидев мужа, она устало упала в кресло. — Прямо ноги не держат! Как я на бал поеду? Да и куда барон запропастился?

— Бал?.. — не сразу понял муженек. — Ах да, у французского посла! Барон?.. Он убитых хоронит!

— Убитых?.. — не поняла жена. — Война, что ли?

— Война. На пару с Николашкой твой барон воюет!

Среди ее знакомых никакого Николашки не было. Она проводила мужа возмущенным криком:

— Чего несешь-то?! Будет барон вожжаться со всякими Николашками!

— Будет. да еще ползаючи на коленях!

Зинаида Григорьевна ошалело у виска пальчиком повертела: надо же, как кучер надрался! Ей толковали что-то и про кучера, но за всеми этими хлопотами она запамятовала.

Бал! У французского посла, графаМонтебелло! Какие кучера?!

Кучер теперь у него был другой. Матюшку он нашел среди московских лихачей. Можно сказать, он сам напросился, узнав, что случилось с хозяйским любимцем. Первое время друг к дружке не могли привыкнуть: Савва Тимофеевич все на Данилкин копыл мерил, а у городского разгульного лихача копыл был иной. Чуть было не расстались, да время поджимало — Нижний к себе требовал. Там-то что — лучше кучера?

Ходынка случилась 18 мая 1896 года, а через десять дней Витте открывал на Нижегородской ярмарке и Всероссийскую промышленную выставку. Как мог ее председатель Савва Тимофеевич Морозов оставаться в Москве?

Новое летнее ландо вместе с рысаками и седловым скакуном погрузили в товарный вагон, а он церемонно поднял свою Зинулю на ступеньки особого «люкса» — несколько совмещенных купе, со своей туалетной комнатой и столовой. Председатель всероссийского купечества не хотел ударить лицом в грязь — специальный вагон для себя оборудовал, получше министерского.

Зинаида Григорьевна была в восторге: впервые такой далекий вояж совершала. Да и неизбежное представление государю волновало самолюбивую кровь. Весь петербургский двор, с высокими чинами и церемониймейстерами, ожидали к восемнадцатому июля. Перед этим должна во всю ширь размахнуться Нижегородская ярмарка, наладиться Всероссийская торгово-промышленная выставка и пройти приуроченный заодно Всероссийский торгово-промышленный съезд.

Одни длиннющие названия чего стоили! Съезжались все крупные промышленники и даже ученые. Ожидали самого Дмитрия Ивановича Менделеева, которого купечество чтило за рецепт его отличнейшей сорокаградусной водки. До изобретения петербургского профессора-химика пили кто во что горазд, лишь бы позабористее, а он сказал: нет, надо по науке пьянствовать. Милое дело.