Шрифт:
Здесь я увидел весь процесс — как табак отбирают, скатывают, прессуют, сушат, упаковывают в бочонки и пломбируют. Все это был жевательный табак, и на одном здешнем складе было его столько, что, казалось, хватит набить все жадные рты Америки. В готовом виде табак похож на жмыхи, которыми мы кормим скот; и даже если не вспоминать о последствиях, к каким приводит его жевание, он выглядит достаточно неаппетитно.
На другом берегу Атлантики, где рабство было запрещено, а жевание табака почти неизвестно, табачная промышленность процветала. Вновь перестроенная табачная фабрика в Севилье, как и ее предшественницы, работала на полную мощность, хотя в ее ассортименте со времен французской оккупации произошли некоторые изменения. После изгнания духовенства из монастырей и конфискации их богатств, спрос на нюхательный табак упал, однако потребности внешнего рынка в сигарах были огромны, да и на внутреннем рынке спрос на них был высок. Сдвиг производства с нюхательного табака на сигары вызвал потребность в увеличении числа работников. Сигары невозможно производить бочками, их приходится скручивать по одной. До 1829 года на Фабрике работали только мужчины, но они делали сигары слишком медленно и неаккуратно. Фабрика решила нанимать незамужних женщин, у которых пальцы более ловкие и которые, в отличие от обремененных семьей мужчин, готовы трудиться за небольшие деньги. Стали брать на работу молодых женщин из района Триана, с левого берега реки Гвадалквивир. Летом Севилья — настоящая печь, и девушки из Трианы, в том числе gitanas, цыганки, работали в одном нижнем белье, которого в те времена, как и сейчас, было не слишком много.
В Старом Свете связь табака с сексом родилась в Севилье. Севилья поставляла Европе сигары и немало связанных с ними романтических ассоциаций. Сигары для bandoleros и щеголеватых кавалеристов делали обворожительные полуобнаженные андалусски. которые тоже их курили. Севилья, ее женщины и сигары произвели неизгладимое впечатление на французов, оккупировавших эти места в начале XIX века. В 1830-х годах Севилья стала местом паломничества французских писателей, которые, вернувшись во Францию, придумали для табака новую рот, — роль сексуального посланника. Первым отправился на юг Проспер Мериме, выдающаяся фигура во французском романтизме. Севильская табачная фабрика дала ему материал для самого знаменитого его произведения — «Кармен» — истории цыганки-соблазнительницы. Вот как Кармен одевалась для работы на Фабрике:
На ней была красная очень короткая юбка, из-под которой виднелись белые шелковые чулки в дырах, а на ногах хорошенькие сафьяновые туфельки, с огненными лентами вокруг щиколотки. Она откинула мантилью, чтобы видны были се плечи и большой букет белой акации, заткнутый за вырез сорочки. Во рту у нее тоже был цветок акации, и шла она, поводя бедрами, точно молодая кордовская кобылица. У меня на родине люди осеняли бы себя крестным знамением при виде женщины в таком наряде. А в Севилье мужчины осыпали ее двусмысленными комплиментами [11] .
11
Пер. с фр. О. Моисеенко.
Когда Кармен скручивала сигары, на ней оставались только чулки и цветы.
Интересно, что вымышленная героиня Кармен вполне могла быть взята из жизни. Cigarreras были такими же дикими, как и их репутация, и в архивах Фабрики времен Мериме зарегистрирован факт увольнения некой Марии дель Кармен Гарсия, темноволосой и черноглазой пятнадцатилетней заводилы» которую несколько раз подвергали наказанию и наконец уволили с Фабрики после того, как она с ножницами набросилась на одну из работниц.
Французам пришлось по душе то, что красивые испанские девушки делают для них сигары, и любопытствующие последовали за Мериме на юг, чтобы лицезреть этот процесс. Вот записки Пьера Луи о работницах Фабрики:
Огромный гарем из четырех тысяч восьмисот женщин более чем раскрепощен... невыносимая жара с июня по сентябрь заставляет их сбрасывать одежду, почти все работают обнаженными по пояс в простой льняной нижней юбке, подобранной иногда до середины бедра... кого только нет в этой обнаженной толпе... разве что, полагаю, нет девственниц.
Сами девушки курили не сигары, a papelotes, измельченный табак, завернутый в бумагу, — любимое курево испанской бедноты. Вскоре papelotes вошли в моду у приезжающих французских писателей, как одно из орудий обольщения. Вернувшись в Париж, они привезли с собой papelotes, где те были переименованы. Новое название papelotes — сигарета — является сейчас самым распространенным французским словом на планете, его крестный отец — Готье. Он тоже посетил Севилью и писал об очаровании работниц Фабрики. Один из героев «Молодой Франции» (1833) «беспечно курит испанскую сигарету». К 1840 году сигареты перестали быть диковинкой на парижских улицах и обрели самобытность. Теодор Бюрет, курильщик-эрудит, пишет в «Физиологии курильщика»: «Сигарета нежная, живая, грациозная: в ней есть изюминка. Это гризетка курильщика». Интересно, что Бюрет соотнес сигарету с женщиной. Кажется, и после своего крещения сигарета обречена была сохранять связь с эротикой и городской сексуальностью. Певец наслаждения и сплина Шарль Бодлер упоминает о новом орудии в арсенале курильщиков, когда в «Салонах 1848 года» описывает проституток, собиравшихся близ церкви Нотр-Дам в Девятом округе и куривших сигареты, чтобы «убить время». Изначально табак использовался для облегчения знакомства и поддержания дружеских отношений между мужчинами. Любительницы пофлиртовать табачные работницы из «Кармен» и апатичные боддеровские проститутки одними из первых продемонстрировали его возможность создавать связь между мужчинами и женщинами.
Сигарета во рту женщины была революцией даже в аморальной Франции, где все прочие курительные средства связывали с мужественностью. дружбой и медитацией. Табак был волшебником, а не колдуньей, и даже пристрастившийся к гашишу сифилитик Бодлер выразил свою признательность табаку в общепринятой форме. Его трубка говорит с нами и, между прочим, объясняет, почему большинство французов в XIX веке курили:
Я — трубка автора стихов.
Я — деревянная фигурка
С головкой кафра или турка:
Знать, у поэта вкус таков.
Он изнемог от ста грехов.
Когда темна его конурка.
Я раскаляюсь, как печурка,
Подружка сельских бедняков.
Я эту душу занавешу
Как бы завесой домовой,
И он забудет сумрак свой.
В колечках дыма распотешу
Его тревогу, а тоску
Всю целиком заволоку [12] .
12
Пер. с фр. П. Антокольского.
Превратившись из заморского новшества в парижскую повседневность, сигареты привлекли внимание французской государственной табачной монополии «Сейта», которая выжила (или была восстановлена) в круговороте революций, республик и тираний. Тогдашний глава государства Наполеон III с удовольствием отмечал, что французы курят. «Этот порок ежегодно приносит миллион франков налогов, — заметил он, когда его попросили принять меры против курения. — Я немедленно объявлю его вне закона, как только вы укажете мне добродетель, приносящую точно такой же доход». В согласии с желанием своего правителя французское государство включилось в табачный бизнес. В 1845 году, когда впервые стали производить сигареты, их было продано шесть миллионов штук. «Сейта», вероятно, единственная из табачных монополий того времени, реагировала на перемены вкуса французских курильщиков изменением ассортимента. Например обнаружив, что курильщики сигарет предпочитают вирджинский табак, «Сейта» соответствующим образом изменила состав своих сигарет. Не одни только парижские проститутки были клиентами монополии. Наполеон III был заядлым курильщиком, особенно на полях сражений, где ему приходилось присутствовать после того, как Франция вступила с Пруссией в очередное состязание за господство в Европе.