– А ты вообще им гордишься? – вдруг спросил антиквар.

– А что, нужно?

– По-моему, нужно.

– А жена Полищука им гордится? – вдруг возмутилась Тоня. – Было бы чем! По деревьям лазает! А дома, наверное, требует, чтобы ему тапочки подавали!

– Когда усталый муж приходит с работы, где он работал, а не бездельничал, можно ему и тапочки подать… – вдруг Хинценберг театрально ахнул. – Деточка, да ты феминистка!

– Кто, я?!

– Ну да! Ты не признаешь за мужчиной права быть хоть чуточку выше тебя.

– Я за равноправие, господин Хинценберг.

– Равноправия в природе не бывает.

Неизвестно, какие аргументы выложил бы антиквар, но наверху зашуршала листва. Полищук спустился на самую нижнюю ветку.

– По-моему, они все сошли с ума, и Гунча, и его дружки. Они накручивают там километры и забредают во всякие трущобы, – сообщил следователь. – А самое интересное – те два старичка издали следят за ними. Как вам это понравится, господин Хинценберг?

– Даже не знаю, что подумать, – ответил антиквар. – А Гунча не появился?

– В радиусе километра точно не появился. Хотя он может сидеть в лесу. Но какой смысл ему там сидеть?

– Он боится, что его увидят посторонние. Это – село, и он тут чужой, его сразу заметят.

– И их тоже. Да их уже заметили. Та буфетчица видела одного, который приехал в джипе, а остальные, наверное, явились позже. Но эти землекопы, я надеюсь, никого не убивали, а Гунча убил Виркавса. Может быть, он придет к дружкам, когда стемнеет. Позвонит, предупредит и явится к ужину. Или они на что-то наткнутся и позвонят ему. Черт…

– Айвар считает, что сделал для вас все возможное. А не можете ли вы позвать кого-то из Риги?

– Два часа езды, – кратко ответил Полищук. – У нас еще есть Думпис. Надо взять у Айвара его телефон.

– Да, тут его «земля» – вы так это называете? – спросил Хинценберг. – Если ему сказать, что тут околачивается убийца, он может приехать. Иначе у него будут большие неприятности со столичным высоким начальством, не так ли?

– Хотелось бы, – буркнул Полищук, забрался чуть повыше, сел на ветку и стал звонить Айвару.

Телефон Думписа был ему скинут эсэмэской.

Тоня чувствовала себя очень нелепо. Она торчала в каком-то диком захолустье вместо того, чтобы мириться с Сашей. К тому же августовский вечер был прохладнее, чем хотелось бы. Она еще не зябла, но предполагала, что скоро курточку придется застегнуть до горла. А если застрять тут до ночи – то впору будет заворачиваться в чехлы из полищуковой машины.

На Хинценберга напала страсть к фотографии – он высмотрел холмик и залез туда со своей драгоценной техникой.

– На старости лет буду коллекционировать закаты, как Маленький Принц, – сказал он Тоне. – Двух одинаковых не бывает. У меня уже есть парижские закаты, турецкие закаты, не хватает курляндских.

Тоня ужаснулась – до заката было еще далеко.

– Они пошли ужинать, – сообщил сверху Полищук. – Тент просматривается. Если Гунар Лиепа где-то тут бродит, то обязательно придет к столу. И тогда я сразу свяжусь с Думписом.

– Это правильно, – из вежливости ответила Тоня и забралась в машину. Делать было нечего – она не догадалась взять с собой хоть какое-то чтиво. Зная привычку водителей запихивать газеты во всякие карманы салона, Тоня произвела обыск и нашла телепрограмму. Она опять попыталась вызвонить Сашу – и с тем же успехом.

Тогда она сняла очки, сунула их в футляр, футляр – в сумку, легла на заднем сиденье, свернулась клубочком, стала убаюкивать себя песенкой про Светлану, которую пела ей когда-то бабушка. Самое занятное – она действительно уснула с мобильником в руке.

Проснулась Тоня оттого, что машина под ней качнулась. Она резко повернулась и увидела, что за рулем вроде бы сидит человек. В салоне было темно, снаружи – почти темно, и о том, что за рулем некий водитель, она догадалась только по движению машины.

Сперва Тоня сослепу решила, будто это Полищук. Человек завел машину, она резко набрала скорость и так же резко затормозила, сильно взбрыкнув. Кузов сильно накренился вперед. Все это случилось секунд за пять, не больше.

Водитель выругался по-латышски, и Тоня поняла, что это какой-то чужой человек. От изумления она и окаменела, и онемела.

Угонщик попытался выехать из колдобины, куда влетел с разгона. Ничего не вышло. Тогда он распахнул дверь, чтобы сбежать.

И тут Тоня совершила самый отважный поступок за всю свою жизнь, причем со страху: ей вдруг показалось, что в угоне машины Полищук будет обвинять именно ее, ведь она была в салоне – и даже не пикнула. Совершенно утратив разум, она схватила угонщика за шиворот.