Утром, когда Тимофей еще спал, прибежал казачонок, который, глотая слова, сообщил, что пана москаля хочет видеть сам батька, и тот должен явиться «не мешкая»! Спешно собираясь, Тимоха даже не сомневался, что срочный вызов связан с приездом русских.

Придя в «резиденцию», Тимофей застал своего друга и покровителя в компании с гетманом. Выговский сидел за столом, а гетман — около открытого окна. Иван Евстафьевич был бодр и свеж, батька, как и всегда поутру, — мрачен и недоопохмелен!

— Сидай, — кивнул ему Хмельницкий, высовываясь в окно.

— Русские? — спросил Тимоха, не задавая лишних вопросов.

— Они самые, пся крев! — выругался Выговский по-польски, а потом спохватился: — А ты-то откуда знаешь?

— Да вот с одним вчера уже познакомился, — хмыкнул Тимофей. — Выкрасть он меня хотел, дурачок!

Акундинов вкратце пересказал вчерашнюю историю. По мере рассказа генеральный писарь мрачнел, а гетман, напротив, хохотал… Отсмеявшись, Хмельницкий сказал:

— А у меня вчера вечером гостенек был. Старший приказной Унковский Василий. Грамотой передо мной тряс да требовал, чтобы выдал я тебя с головой.

— И что же вы решили? — с напряжением в голосе спросил Тимофей.

— Что, что… — буркнул Богдан Михайлович. — От нас, от казаков, выдачи нет. Так я ему и ответил. Мол, если я Акундинова выдам, то что мне казаки скажут? Предатель, мол, батька! Скажут ведь?

— Скажут, — поддакнул Акундинов, переводя дух. Но ненадолго… Что-то его смущало — то ли в словах, то ли в поведении гетмана.

Гетман посидел, посопел и решительно сказал:

— Достань-ка, Ваня, штофчик…

Выговский недовольно зыркнул на Хмельницкого, но ничего не сказал. Вытащив из-под стола поставец, извлек из него штоф, две стеклянные чарки и блюдце с раскисшим от тепла салом. Разлив, подал одну чарку гетману, а вторую — Тимофею.

— А сам-то чего? — вытаращился на него Хмельницкий.

— Дел у меня много, — объяснил писарь. — Ежели выпью, так уж и не до них будет. А мне еще сегодня списки реестровые проверять.

— Ну, как знаешь, — повел плечом гетман и, жестом предлагая Тимофею пить, довольно крякнул. — Уф ты, — сказал Хмельницкий, блаженно выдыхая из себя воздух: — Хорошо пошла.

Акундинов, выпив свою чарку и беря шматок сала, спросил:

— Ну так, Богдан Михайлович, договаривай, раз уж начал…

— Так а чего тут непонятного-то? — заметил гетман, показывая Выговскому — наливай, мол, еще. — Вроде все я тебе сказал…

— Все, да не все…

— Да ладно тебе, Богдан, объясни хлопцу, — вмешался Иван Евстафьевич. Тимофей, удивившись, что писарь назвал гетмана просто по имени, насторожился еще больше.

— Ну, дело-то вот в чем, — начал объяснять гетман, «отмякнув» после второй чарки. — Я-то тебя не выдам. Только у себя-то тебя держать теперь не смогу. Ежели русские узнают, что я самозванца у себя держу, то ни порох, ни пули, ни ружья мне поставлять не будут. Или будут, но по своим ценам. А мне такие цены — как нож вострый по одному месту… Но и тебя выдавать никакого резона нет. Одного выдашь, а там и остальных затребуют! А у нас каждый третий — из москалей да из холопов беглых. Один раз волю дай, так царь русский и всех остальных выцарапает… Но! — многозначительно сказал гетман, поднимая пустую чарку. — Тут тебя оставлять тоже нельзя. Понравился ты мне чем-то. Оставишь, так ведь выкрадут тебя да в Москву и отвезут. Мои же казарлюги и выкрадут, коли им золота-серебра посулить! И караул к тебе не приставишь. Так что… — замолчал гетман, протягивая Выговскому посудину.

— Стало быть, уезжать мне надо, — загрустил Тимофей, представив, что опять ему болтаться по постоялым дворам да по пыльным дорогам.

— Надо, — кивнул головой генеральный писарь. — Только — куда? Куда хлопца-то спрячем?

Гетман, который после третьей чарки окончательно «оклемался», выглядел теперь вполне трезво и рассуждал здраво:

— Хотел я тебя вначале в Варшаву отправить, к королю, о союзе против турок да татар договариваться. Но у короля-то точно изловят! Казимир не захочет сейчас ссориться с Московией. Уже не первую бумагу шлет, чтобы я тебя России отдал…

— Тогда на Хортицу, в Запорожье? — предложил Выговский.

— Ну а зачем в Запорожье-то? — покрутил гетман ус. — Сделаем лучше. Пущай он к князю Ракоци едет, в Трансильванию. Юрко Ракоци уже давно мне союз против поляков предлагает. Знаешь, где эта Трансильвания-то?

«Ну, гетман, — с восхищением подумал Тимофей. — Союз с поляками против турок и татар, вчерашних союзников. Союз с Семиградьем против поляков! А может, есть еще и тайный союз с поляками (или шведами?) супротив России? Вот уж точно — не голова, а царская Дума!» [65]

— В Трансильванию? — переспросил Тимофей. — Что-то я такое про нее слышал, — стал он припоминать. — Про графа какого-то.

— Дракула, что ли? — усмехнулся Выговский. — Про него баек много ходит… Только правил-то он не в Трансильвании, а в Валахии…

— Точно! — обрадовался Тимоха. — Вспомнил! Слышал я о князе Владе Цепеше, что Дракулой прозвали. Князь Львов, когда меня грамоте учил, книжицу давал почитать, что монахи из Кирилло-Белозерского монастыря переписывали. [66]