— Поближе к России…

— Ну а где же нам взять сейчас другие земли? Христиана-Августа охотно одаривает дворян землей, возводит в дворянство чиновников. Но свободной земли во владениях короны нет. Хотя… — задумался вдруг старик, — уже несколько лет мы обдумываем решение о ревизии всех помещичьих владений.

— То есть? — не понял самозванец.

— Проверить — имеются ли у дворянства, владеющего поместьями, надлежащие документы.

— А что, разве может быть по-другому? — с удивлением спросил Тимофей, вспоминая, что в России каждый помещик-вотчинник, там где надо и не надо, кичился количеством жалованных грамот. А уж если из таких грамот склеивался свиток-столбец — так получался цельный столбовой дворянин! А уж не будет грамот, то поди докажи потом соседям, что это земля твоя!

— Еще как! — усмехнулся канцлер. — Большинство наших прибалтийских владетелей утеряло документы либо во время Ливонской войны, либо во времена Смуты. Но, — с сожалением вздохнул старик, — ее величество слишком хорошо относится к дворянству, чтобы заставить его доказывать свое происхождение. Хотя я и считаю, что рано или поздно такая ревизия произойдет.

— Особенно если придет новый король, которому будут нужны верные люди. А любая верность хороша, когда за нее платят, — завершил Акундинов мысль канцлера.

— А знаете, господин Синельсон, — хмыкнул старик, рассматривая Тимоху так, будто бы впервые его увидел, — вот сейчас я думаю, а может, вы действительно сын царя? Ведь мыслите-то вы по-государственному…

Тимофею, конечно, была приятна похвала всесильного канцлера, но больше интересовало другое:

— Если королева возведет меня в дворянство, то я должен буду служить шведской короне, — забеспокоился он. — В России дворянин обязан нести за жалованную землю ратную службу. И сам должен в походы ходить, и людей выводить.

— О, тут вы не должны волноваться, — успокоил его канцлер. — Благодаря реформам покойного короля в Швеции уже не собирается ополчение. Армию мы набираем из волонтеров и рекрутов. Деньги на их содержание отпускает казна. А дворянин волен служить или не служить. Однако, — сделал Оксенштерна паузу, — став шведским дворянином, вы уже не сможете претендовать на русский престол.

— Почему? — удивился Тимофей. — Что плохого в том, что шведский дворянин станет государем всея Руси?

— Прежде всего, став шведским дворянином, вы станете подданным королевства Швеции. Собственно, первый шаг вами уже сделан. Насколько я знаю, вы недавно приняли лютеранство?

Акундинов кивнул. Действительно, по приезде в Стокгольм первое, что он сделал после приема у королевы, — обратился к ближайшему пастору (или патеру, как там его?), потому что был уверен — рано или поздно о его переходе в католичество стало бы известно…

— Ну а поскольку вы становитесь подданным иноземного государства, — невозмутимо продолжил канцлер, — то по законам вашейстраны вы не можете стать ее государем.

— Это еще почему? — изумленно спросил Акундинов.

— Потому, — объяснил ему старик, — что первое решение, принятое в России на Земском соборе тысяча шестьсот тринадцатого года…

— Когда Мишку Романова на престол выбирали, — косо усмехнулся Тимофей, перебивая собеседника.

— На Соборе, что был созван в Москве для выборов нового царя, — терпеливо продолжил канцлер Швеции, — первым решением было исключить из списка претендентов-иноземцев.

— Вот оно что… — протянул озадаченный Тимофей. — А я и не знал.

— Это было сделано для того, чтобы выбросить из списка польского королевича Владислава и нашего короля Густава. Тем не менее оно до сих пор имеет силу. Разумеется, — с насмешливой снисходительностью сказал канцлер, — если у вас будет реальная сила и власть, когда вы займете Москву и коронуетесь, то сможете отменить закон. Но в этом случае шведская корона будет рассматривать Русское государство как свою провинцию.

— Как я понял, — в раздумьях сказал Тимофей, — мне следует отказаться от королевского подарка. И, как только во мне минует необходимость, уехать вон из Швеции.

— Вы все правильно поняли, — кивнул старик, опять принимаясь за поленья, которые, прогорая, становились все меньше и меньше. — Выбор, разумеется, за вами. Но не забудьте, что русские не успокоятся. Как только королева отречется, риксдаг немедленно потребует от нового короля вашей выдачи. Вряд ли он захочет ссориться одновременно и с парламентом, и с Россией.

— Я уеду, — пообещал Тимофей, добавив: — Как только узнаю что-нибудь о судьбе своего секретаря.

— Господина Конюшевского? О, тогда не трудитесь. У вашего слуги не было письма от герцога Рокоци, потому комендант Ревеля передал его московскому дворянину Унковскому. Кажется, вы его тоже знаете?

— Еще как, — злобно усмехнулся Акундинов. — Васька Унковский, он как пес…

Этот дотошный подьячий преследовал его давно. В Ревеле он уж совсем было выследил и его, и Костку, а потом, потрясая царским письмом (сколько же этих писем-то понаписано?), потребовал от шведского коменданта их ареста.