Спустя неделю приехала Кристина. Она прибыла в карете, с одной-единственной служанкой и двумя доверенными охранниками. Сухо поприветствовав фаворита, королева скрылась в собственных апартаментах, оставив Тимофея в тягостном недоумении и обиде. Но когда за широким окном стали сгущаться сумерки, Кристина сама пришла в его комнату.

— Соскучился? — спросила она, нежно поцеловав любовника.

Вместо ответа Тимофей покрепче прижал девушку к себе, а потом очень осторожно стал расшнуровывать ее платье.

— Увы, мой друг, увы, — отстранилась девушка. Но, видя обиженно-недоуменное лицо любовника, пояснила: — Началось то, без чего не может обойтись даже королева…

— Ясно, понятно, — грустно вздохнул Тимофей, усаживаясь на постель и рядом с собой Кристину. — А я-то ждал…

— Да и я, по правде-то говоря, тоже, — призналась девушка. — Думала, этоподождет до завтра. Ну да ничего, придется потерпеть.

— Ну а что же делать, — вздохнул Тимофей. — Вот если бы мы с тобой были греками…

— А что греки? — заинтересовалась девушка.

— А у них ежели у супруги эти самые дни, то муж пользуется другим местом…

— Фу, — передернулась Кристина, даже подскочив от возмущения. — Какой же ты циник! Говоришь всякую гадость.

— Ну, прости, — удержал ее Тимофей, проклиная свой длинный язык. — Мне и самому о таком даже думать противно.

— А раз противно, так чего же и говорил? — возмущалась Кристина.

— Ну, так получилось, — виновато оправдывался Тимофей, а потом спросил: — А что означает «циник»? Что-то греческое?

Кристина, любившая просвещать русского «варвара», успокоилась и принялась объяснять, что были такие философы в Древней Элладе, которые считали себя последователями «школы» собаки. Ну а раз собаки ведут себя так, как им заблагорассудится, то и людям не возбраняется.

— Ну вот, — со смешком сказал Тимофей, выслушав рассказ о Диогене, любившем прилюдно заниматься тем, чем грешат отроки. — Меня упрекаешь, а сама-то…

— А я рассказываю о философах древности, — парировала Кристина. — Они еще много чего вытворяли.

— Ага, мальчикам знания передавали в то самое место.

— То, дорогой мой, философы! Им можно!

— Так с них-то спрос больше, чем с нас, грешных… Ну, ладно, — попытался Акундинов перевести разговор на другое русло, — а француз-то этот, Декарт, он тебе кем приходится?

— Увы, — загрустила Кристина. — Мэтр Декарт умер в прошлом году. К сожалению, у него было слабое здоровье. И, кроме того, я заставляла его делать то, что он делать не привык.

— У тебя с ним было что-нибудь? — набычился Тимофей.

Кристина не поняла — что же он имеет в виду? Все-таки, в отличие от русского, немецкий (на котором они беседовали) требовал более точных формулировок. Пришлось переспрашивать:

— Декарт был твоим любовником?

Девушка зашлась в безудержном хохоте. Отсмеявшись, начала объяснять, загибая при этом свои прелестные пальчики:

— Во-первых, мэтр Декарт был уже не очень молод. Во-вторых, я видела в нем не мужчину, а прежде всего — философа и наставника. Ну, а в-третьих, нельзя заводить роман с человеком, которому ты платишь деньги. («А я как же?» — поинтересовался Тимофей.) Ты? Ты не находишься у меня на службе и, следовательно, жалованья не получаешь. Скажем так — те небольшие подарки, что ты получил, — это всего лишь знак моего расположения. Ну и, в-четвертых, если бы он был моим любовником, я не стала бы это от тебя скрывать.

И действительно, Христиана-Августа посчитала своим долгом сообщить новому фавориту о его предшественниках. Зачем она это сделала, Тимоха так и не понял. Возможно, считала свой богатый любовный опыт правильным или не видела необходимости его скрывать. Она же королева!

— Подожди, а что же тогда такоеделал мэтр Декарт, к чему он не привык? — недоумевал Тимофей.

— Я заставляла его вставать в пять часов утра и давать мне уроки. К сожалению, с пяти и до шести — это было единственное время, которое я могла посвятить занятиям философией.

— Разве вставать в пять утра — рано?! — оторопел Акундинов.

— Ну, мой друг, — улыбнулась Кристина. — Для француза это очень рано. Мэтр Декарт привык вставать не раньше полудня.

— А! — только и сказал Тимофей, вспомнив, что в Польше паны-галломаны тоже предпочитали бодрствовать часов до четырех-пяти утра, зато потом отсыпались целый день.

— Ну а кроме того, — продолжала девушка, — мэтр с самого детства имел очень слабое здоровье. В свое время, когда он учился в коллегии иезуитов, святые отцы даже разрешали ему вставать позже других. Кроме того, конечно же, сказался суровый климат Швеции.