Старик, выронив оружие, повалился назад, а Тимофей, успев подхватить падающее тело, втащил его внутрь…

Допрос Акундинов проводил прямо в главном зале. Думается, этот каменный пол видывал еще и не такое. Усадив старика на стул и, на всякий случай, связав ему руки за спиной, Тимоха задал первый вопрос:

— Ну, иуда, за сколько ты меня продал? Или бесплатно дружкам решил помочь?

Паульсен, сплюнув кровь вместе с зубом, ответил так, как отвечал бы любой другой:

— Вы, наверное, сошли с ума, господин Йоханн! Я спас вам жизнь, а вы… Каким дружкам, о чем вы говорите? А тебе, Ильзе, — укоризненно посмотрел он на девушку, — должно быть стыдно, что обманула старого человека.

— Ну-ну! — поощрительно сказал Тимофей. — Что еще придумаешь, пень старый?

— Я еще раз повторяю, господин Йоханн, — отвечал старик, глядя честными глазами невинно обиженного человека. — Произошла какая-то ошибка. Я узнал, что вы в опасности, и отправил Ильзе спрятать вас. Вы же ведете себя странно. Я — ветеран королевской армии, и ее величество будет очень недовольна, несмотря на то что вы ее фаворит. Королева не любит, если обижают солдат, которые служили ее отцу.

— Правильно — не любит! — кивнул Тимофей. — Ее величество — истинная мать своего народа. Но! — со значением произнес он. — Она еще больше не любит, если предают ее друзей…

— Господин Йоханн, произошла ошибка, — вновь загундел старик. — Я даже не понимаю, о чем вы говорите и в чем вы меня обвиняете…

— Пока ни в чем! — сказал Акундинов. — А вот вахмистр нам сообщил, что это вы указали место, где мы спрятались. Думаю, что на суде он повторит тоже самое.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — уперся Олаф. — Покажите мне вахмистра Густавсена.

— О! — радостно воскликнул Тимофей. — А откуда ты знаешь имя вахмистра?

Старый пройдоха Олаф понял, что оговорился, но он не собирался так просто сдаваться:

— Я слышал от людей, что вахмистр после службы в армии стал наемным убийцей. Вот когда вы сказали звание, я и решил, что это он.

— Ну ладно, — подвел первые итоги Тимофей. — Я уже понял, что это ты сказал бандитам, где мы. Теперь скажи — зачем тебе это надо?

— Я не буду разговаривать с вами! — отрезал старик. — Я — подданный Швеции и верный слуга ее величества. Если мне предстоит дать ответ, то я дам его королевскому суду, а не беглому русскому бастарду, пусть даже если он и царского рода…

— Это ты зря… — огорчился Акундинов. — Я-то по-хорошему хотел. А знаешь, твои приятели очень на тебя злые. Они же думают, что ты их обманул. Навел, дескать, на засаду.

Олаф Паульсен отвечать не пожелал. Он гордо выпрямился на твердом стуле и сжал в узкую щель кровоточащие губы.

— Ну что же мне с тобой делать, — вздохнул Тимофей. — Ильзе, — обратился он к девушке, — шла бы ты спать. Ты же уже на ходу дремлешь. А я буду с господином управляющим беседовать. Долго беседовать!

Ильзе, которая уже клевала носом, кивнула и ушла. Акундинов внимательно посмотрел на старика, а потом без размаха ударил его в живот ногой. Паульсен упал вместе со стулом, выругался, а потом насмешливо заявил:

— Ты думаешь, что сумеешь развязать мне язык? Глупый русский ублюдок… Варвары, что вы понимаете в пытках?

Акундинов примерился было пнуть еще разок, но, передумав, спросил:

— А чего же ты просто так мне не скажешь — терпеть, мол, тебя не могу, потому и сдал с потрохами? А?

— Я не желаю тебе отвечать! Вот и все, — гордо заявил старик и добавил крепкое ругательство: — Ферфлюхтен курвинзон!

— Почему же сын шлюхи?! — удивился Тимофей. — Матушка моя — вовсе не шлюха.

— Я бы твою матушку в зад отымел! — злобно ощерился старик редкими зубами. — А потом сделал бы то, что мы с чешками делали, — отымеешь курву такую, а потом вставишь ей в зад пороховой заряд… Вот потеха-то!

— Потеха, говоришь, козел ты драный! Ну ладно…

Тимофей, вытащив из ножен саблю, разрезал на старике его длинную «ночнушку», сопровождая свои действия словами:

— Значит, говоришь, баб любишь трахать? И к девкам молодым пристаешь, когда Декарта не читаешь. Или прямо вместе с Декартом? Ну, сделаю я сейчас так, чтобы ты уже и козу драть не смог!

Ощутив холодную сталь на своих «причиндалах», старик затаил дыхание, но пощады не просил и на вопросы отвечать не желал. «Крепкий, гад! — с уважением подумал Тимоха. — Хрен такого сломаешь… Ну да куда ж ты денешься-то?!»

— А зачем же я о тебя буду саблю марать? — как бы спросил сам себя Акундинов. — Да и тело-то обмывать будут да скажут — куда ж яйца-то делись? Не, мы их тебе оставим, только сплющим немножко. Погоди-ка, старый… солдат, сейчас они трещать будут.

Убрав саблю, палач-самоучка наступил каблуком на самый дорогой для любого мужчины орган.