И несмотря на этот монополизм, к Ивану Петровичу идут и работают с ним, однако некоторые не выдерживают его фельд маршальского жезла, сбегают… Его слово — свято, как приказ командира. И никаких возражений …— так сказал Иван Петро вич Павлов. Натура жесткая… Фарадей был мягкий, нежный, милый человек. Иван Петрович — эгоист: все во имя науки, хотя бы и во вред себе. Десятки лет он и его помощники считают кап ли слюны, идут споры, обсуждения, и не только в лаборатории, у Павлова на дому, на его «средах». Железная логика побежда ет все. Капли слюны и логика — вот два прибора, одухотворяю щие новый мир высшей нервной деятельности. Кто может тя гаться с Иваном Петровичем! Знамена физиологии всех стран 466 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ склонились к его ногам. На всех континентах земного шара зна ют имя Павлова, знают даже дети, знают его портрет — челове ка с белой бородой, хитрого и «умнейшего» русского мужика.

Но Павлов галантен, всегда одет поевропейски, предупреди телен, но неистов. Надо было видеть, как сверкают его глаза, когда я чегото не понял в его объяснениях.

«Это слишком просто, чтобы не понять!..» — строго сказал он и снова повторил свое объяснение опыта.

Я должен был согласиться с его трактовкой, железная логи ка руководила им, но иногда дело не только в логике. Суть ве щей имеет свою собственную логику. Иван Петрович этого и знать не хотел. Он принес науку в дар самому себе и считал, что различных точек зрения может не существовать. Сейчас важно было одно — число капель слюны, время, раздражители, реак ция. Все прочее — потом, об этом прочем сейчас — ни полслова, никаких фантазий, только — предельно четкий эксперимент и логика.

Наконец, осмотр лабораторий был окончен и мы вернулись в его кабинет, со стены смотрел принц Ольденбургский.

«Ну, как, — спросил он, — убедительно?» — Я был так пре исполнен впечатлений от всех грандиозных проблем, которые тут решались, что не знал, что говорить, и я откровенно признал ся: «Не спрашивайте, Иван Петрович, сейчас ничего. Я должен все увиденное переварить, передумать, обсудить сам с собой. Единственное, что я могу сказать, что я потрясен, и потому счи тайте, что я потерял дар речи».

Мы сидели и смотрели друг на друга: он со строгой улыбкой, я — пунцовый и растерянный. И вдруг я решился — будь что будет — скажу ему о Циолковском, и начал: «Разрешите, Иван Петрович, еще на пятьшесть минут воспользоваться вашей любезностью». — «Пожалуйста, слушаю вас…» — «Я из Калуги. Там живут мои родители, и я часто бываю там. Там же живет Константин Эдуардович Циолковский, и я имею от него поручение к вам».

Павлов нахмурил брови.

«Циолковский, припоминаю, он изобретатель в области воз духоплавания. Кажется, так? Подробностей не знаю. Так что же, он интересуется моими работами?» — «Да, очень, но мне страш но вам сказать о причине его интереса». — «Говорите…» — «Ви дите ли, Иван Петрович, сейчас техники и у нас, и на Западе заняты проблемой межпланетных перелетов с помощью огром ных ракет. Конечно, еще понадобится лет сорокпятьдесят для решения всех технических вопросов, но появились и физиоло О посещении И. П. Павлова в 1926 году 467 гические вопросы: как влияет на организм ускорение — ведь ракета должна будет развивать скорость от 11 до 16 км в секун ду, — и затем явление невесомости. Циолковский считает, что эти явления пора уже изучать, чтобы физиологи могли дать от вет: вредны ли человеку эти явления, тогда техника разрабо тает меры предупреждения. Циолковский просил меня узнать у вас, что вы об этом думаете…» — «Ровно ничего, — отрезал И. П. Павлов. — Не думал и не могу думать, ибо этими вопроса ми я не интересовался… Не очень ли спешит Циолковский с по летами на другие планеты?.. Хочется задать ему встречный воп рос: надо ли это человеку вообще? Не плохо ли ему живется на Земле, что он думает о небе. Допустим, что и я не доволен своей жизнью, но я не мечтаю улететь с Земли, ибо не жду в небе осо бых благ… Возможно, что это будет интересно, даже увлекатель но, но не обязательно. Надо, по моему разумению, стремиться к улучшению человеческих отношений на Земле. Вот что является первейшей задачей любого человека. А что мы видим? Наши политические деятели ставят широкие эксперименты, но пока что для меня их результаты неубедительны. Правда, прошло очень мало времени, для истории — это секунда, вот выто уви дите, что будет через четверть века… Но ясно лишь одно — им, нашим властителям, надо помогать, иначе у них ничего не вый дет, ровно ничего. Поэтомуто я категорически протестую про тив обезглавливания России: сейчас каждый ученый должен быть на своем посту и помогать им, большевикам. Иначе хаос, анархия, голод и мировая язва. Я — не большевик и не разде ляю их программы, что они задумали, помоему, слишком рано, еще человеческое общество не созрело для коммунизма… Но уж если на то пошло, если двести миллионов человеческих жизней втянуты в эту опасную игру, то разум требует одного — надо им помогать, надо искоренять межживотные отношения, которые выпирают наружу. Просветительская деятельность сейчас является обязательной для каждого русского интеллигента и особенно для каждого ученого. Я, несмотря на свой возраст, несу бремя науки — и не только для науки — но и для того, чтобы просла вить Россию, хотя бы и большевистскую, чтобы нас признали во всем мире, а не считали дикарями, поправшими все свойствен ное до сих пор человеку. Многие думают, что Павлова больше вики покупают, — не верьте этому. Павлов не продается, но Павлов пришел к логическому выводу — надо помогать больше викам во всем хорошем, что у них есть. А у них есть такие заме чательные вещи, которые и не снились там, за границей. Кто знает, может быть, это и есть “свет с Востока”, который предви 468 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ дели прошлые поколения. Все это дело рук русских людей, хотя среди них много иноверцев, евреев. Но это тонкая прослойка. В основании большевизма лежит потребность русского духа к со вершенству, к справедливости, к добру, к великой человечнос ти. Карл Маркс создал эту систему, но русский дух ее перевоп лотил посвоему. Маркс был еврей, но и Христос — тоже еврей, большевизм в своем конечном итоге многограннее и совершен нее христианства, но этого надо еще ждать — десятилетия, пол века, не меньше. Передайте, пожалуйста, Леонтовичу эту мою точку зрения, чтобы он понял, что я отказываю в его первой просьбе не из-за упрямства или другой причины, а из принци пиальных соображений. Прошу вас также понять меня и не счи тать, что я боюсь чегото, боюсь большевиков. Нет, в моем воз расте уже ничего не страшно, но я следую своим убеждениям — и только».

Я был потрясен речью Павлова: она не имела ничего общего с тем, что о нем говорили. Его политическое credo было неожи данным для меня — все его считали заядлым контрреволюцио нером, а он оказался чуть ли не коммунистом, — и, во всяком случае, несравненно дальновиднее многих, многих русских ин теллигентов, которые шипели на Октябрьскую революцию, са ботировали и показывали кукиш в кармане.

«Ну, а что касается вопросов вашего калужского знакомо го, — продолжал после небольшой паузы Иван Петрович, — на них никакого ответа дать не могу, ибо не знаю их сути. Если вам не трудно, прошу вас объяснить мне их».

«С большим удовольствием, — прервал я. — Циолковского волнуют две основные проблемы: как человек будет переносить чрезмерное ускорение при движении ракетного снаряда и явление невесомости. Как эти физические факторы будут действовать на физиологические функции человеческого организма, справится ли с ними человек или какие меры защиты следует изобрес ти, чтобы их нивелировать? Разрешите, Иван Петрович, дать предварительные сведения, необходимые для понимания всего последующего. Все тела на Земле обладают определенным весом. Если поверхность Земли не удерживала бы их, они упали бы к центру Земли с ускорением, равным 9,84 метров в секунду. Зна чение величин ускорения определяется силой тяготения и обозначается буквой g. Допустим, что ракетный снаряд Циолков ского поднимается вертикально с ускорением 9,84 метра в секун ду. Тогда наш вес удваивается, так как мы подвергаемся дей ствию силы, равной 2g. Одно g затрачивается на то, чтобы предохранять нас от падения, другое g идет на ускорение наше О посещении И. П. Павлова в 1926 году 469 го подъема. В ракете Циолковского, которая должна выйти за пределы земного тяготения, число g должно будет возрасти в не сколько раз. Как будет человек чувствовать себя в этих услови ях, никто точно не знает, и никаких экспериментов, кажется, никто не производил».

Иван Петрович положил ногу на ногу и слегка крякнул — то ли он нетерпения, то ли от досады, что даром тратит время на выслушивание неинтересных вещей.

Но я был безжалостен и продолжал далее.

«Второй вопрос — это явление невесомости. Как только сна ряд Циолковского прекратит полет с ускорением и начнет рав номерное движение, человек начнет испытывать явление неве сомости, то есть полную потерю в весе. Действительно, он совсем потеряет свой вес — он будет летать по воздуху, внутри космиче ского корабля во всех направлениях. Малейший толчок о какой либо предмет его отбросит в сторону. Какими физиологическими процессами будет сопровождаться явление невесомости — совер шенно неизвестно. Сможет ли человек выполнять свои обычные физиологические функции или не сможет — вот вопрос. Этот вопрос важен еще и потому, что если явления чрезмерного уско рения займут всегонавсего несколько секунд, то невесомость будет сопутствовать человеку дни, месяцы и годы его полета к другим планетам.

По первому вопросу известно, что военные авиаторы, во вре мя мировой войны совершавшие очень крутые развороты на значительных скоростях, ощущали кратковременное затемнение сознания. Допустимо, что кровь при таких ускорениях становится более тяжелой, и сердце не может ее подавать в полной мере до уровня мозга. Легко рассчитать, что нормальное кровяное давление молодого человека поддерживает столб крови высотой около 1,7—1,9 метра; при утяжелении крови в три раза сердце может подать кровь на высоту, равную только около 0,6 метра. Действительно, авиаторы при крутых разворотах на больших скоростях замечали значительное утяжеление рук и ног.