— Конечно, иди, — сказал Педро, заклеивая пластырем повязку на ране, и посмотрел на меня, скроив удивленную мину.

Медсестра ушла, мы оставили больного на попечении фельдшера, а сами отправились в смежную с операционной комнату, где хранилось белье.

— Знаешь что, толстячок, угости-ка ты меня своей вкусной сигаретой…

Я дал ему «компетидору», другую взял сам, и мы прикурили, несколько раз молча затянулись. Издалека до нас доносился гул голосов.

— Ну и дела! — сказал Педро с самым мрачным видом. — Если этот человек, — продолжал он, — еще не став директором, наворотил такого, что же будет дальше?

Он сидел, положив ноги на стол, уставившись в потолок, и рассуждал, словно сам с собой, словно думал вслух, не ожидая от меня ответа.

Я был встревожен, сознавая, насколько труднее будет теперь наладить работу больницы.

— Интересно, почему в министерстве приняли такое решение, неужели не понимают, как это повредит медицинскому обслуживанию в Баракоа?

— Сдается мне, Педро, что надо нам готовиться к худшему. И при первой возможности ехать в Гавану, поговорить с Гранадосом или еще с кем-нибудь, добиться, чтобы министр узнал, как на самом деле обстоят дела. Это единственное, что сейчас приходит мне в голову, но вообще все следует хорошенько обдумать… Ладно, пошли обедать.

Спускаясь вниз, мы повстречали доктора Фернандеса, счастливого и сияющего. Вокруг него толпились Рамос, Пера с женой, гинеколог и врач, самовольно уехавший из Эль-Хамаля.

Не ожидая от нас первого шага, Фернандес сам направился к нам и протянул руку:

— Ну а вы, коллеги, поздравите меня с назначением?

Пожав ему руку, Педро сквозь зубы пробормотал:

— Поздравляю.

Потом я обменялся рукопожатием с Фернандесом, но молча, лишь слегка наклонив голову.

— Пойдемте сейчас все со мной — мне бы хотелось отметить это событие у Панчи. Пригласите всех служащих больницы, всех!

Наверное, поразительное было зрелище, но мы с Педро уклонились от приглашения и пошли обедать.

Педиатр тоже отказался — ему надо было взглянуть на маленького пациента в кабинете дежурного врача. Пока мы обедали, почти все сотрудники больницы бросили свои рабочие места и отправились к Панче, где у стола, уставленного бутылками с ромом и пивом, частью уже пустыми, сидел Фернандес и его приспешники.

Возвращаясь из столовой, мы с Педро повстречали в коридоре Марию дель Кармен.

— Мари, — пошутил я, — ты почему не отмечаешь назначение нового директора?

Мария нахмурилась и, поджав губы, сказала:

— Вы считаете, что директор больницы может среди бела дня устраивать пьянки и вместе со своими сотрудниками распивать спиртное, бросив работу? А мне это не по вкусу. И потом, я должна зайти к мальчику, я его оставила с родителями.

— Ты совершенно права, Мария. — Ортопед был очень доволен. — Иди к мальчику, не бросай работу.

Сквозь занавеску в коридоре левого крыла мы с Педро могли видеть чествование Фернандеса.

— Говорил я тебе, что будет еще хуже, — напомнил я.

— Доктор, доктор! Скорее!

Мы обернулись: в дверях палаты стояла бледная как мел Мария. Она испуганно оглянулась назад и продолжала звать меня.

Встревожившись не на шутку, мы с Педро бросились в палату. Я ожидал самого худшего и почти крикнул:

— Что случилось, Мария?

А она, уже в палате, стояла в проходе между койками и пальцем показывала на мальчика:

— Смотрите же, доктор, смотрите!

Отец Хуанито рыдал на коленях возле кровати, зарывшись лицом в простыни. Вся в слезах, мать сидела на кровати и правой рукой поддерживала мальчика, который смотрел на нее широко открытыми черными глазами.

— Вышел из комы! — словно выдохнул Педро.

Мария, казалось, вот-вот заплачет, и даже мне, человеку далеко не сентиментальному, пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы.

Педро обнял меня за плечи:

— Поздравляю тебя, толстячок. Случай был очень трудный.

Я сделал назначения, и мы вышли в коридор. Сюда доносились пьяные крики из домика Панчи.

— Видишь, Алипио, не так уж все плохо. — Педро кивнул в сторону палаты. — Ничего, старик, надо только набраться терпения и не сдаваться, а остальное приложится…

Я глядел на него улыбаясь, пока мы медленно шли по коридору…

— Считайте очки! Рыба! — Капитан Хардинес с силой ударил об стол костяшкой пять-четыре. — Если не ошибаюсь, мы их обыграли всухую! — продолжал он, глядя на костяшку, которая оставалась у него в руке.

Не знаю, возможно, мы с Росельо ничего не смыслим в домино, но Хардинес с ортопедом разгромили нас наголову. У стола, знаменитого письменного стола Чаина, сидит Сесилия, которой тоже хочется поиграть.