— Посмотри, что лежит у меня в заднем левом кармане, — сказал он жене.

Гермиона вытащила из кармана его джинсов матово-розовую ленту.

— Увидел, какого цвета эта лента, и вспомнил про твою косу, — сказал Стивен. — Повернись.

Гермиона встала к нему спиной. Стивен распустил ее косу и стал вплетать в нее ленту.

— Сильвия возвращается домой, — радостно сообщила ему Гермиона.

— Дочь Джека?

— Да. Помнишь, мы никак не могли с ней встретиться, хотя целый год провели в Европе.

— Хорошо, что она возвращается. Я видел сегодня Теда, когда бегал. Но не остановился. Может, надо было остановиться. Вот уж кому я не завидую, так это бедняге Теду, будь он неладен.

Гермиона насмешливо улыбнулась, и Стивен, будто заметив ее усмешку, сказал не без злости:

— На этот раз он не выкрутится.

— Тед считает, что мама должна стать официальным поверенным папы, — лениво проговорила Гермиона.

— Советы Теда не всегда оказываются такими мудрыми, как кажется.

— А ты не думаешь, что маме следует это сделать?

— Необязательно, дорогая. Инсульт сам по себе не является основанием для того, чтобы считать человека неспособным отвечать за свои поступки.

— Конечно, но видишь ли, папа по-прежнему не дает маме ни копейки.

Стивен старательно расправлял петли розового банта.

— Я понимаю, в каком трудном положении оказалась Грета, но нельзя забывать, что капризы Джека говорят главным образом о его физическом состоянии.

В одной руке Стюарт Корнок держал чемодан Сильвии, другой повернул ключ в замке и распахнул перед сестрой дверь квартиры. В золотисто-коричневых, слегка навыкате глазах Сильвии сквозили усталость и безразличие, но губы сами собой растягивались в улыбке. Некоторые говорили, что Сильвия улыбается слишком часто, другие объясняли, что эта защитная реакция выработалась у нее, когда она начала работать гидом в туристских автобусах. Но Сильвия уже давно не работала гидом.

Стюарт поднял жалюзи.

— Мэри обычно не сдает квартиру, запирает и исчезает. Бродяга вроде тебя.

За окнами сквозь ветви платанов проглядывали вечнозеленые деревья парка, а за ними круглая массивная белая башня упиралась в небо, о котором Сильвия еще в аэропорту сказала, что оно сияет воистину туристской голубизной.

— Напрасно ты называешь меня бродягой. Вот как раз то место, где я давно хотела оказаться.

— Мечты иногда сбываются.

— Надеюсь, ты не про меня?

Вопрос Сильвии показался Стюарту настолько нелепым, что он не удостоил ее ответом. На столике рядом с диваном стоял телефон. Стюарт взял ручку, блокнот и отчетливо написал номер.

— Мамин телефон, Сил. На всякий случай.

— У меня есть.

— Ну и прекрасно, я выйду и принесу чего-нибудь поесть, а ты пока позвони, самое время.

Стюарт простодушно считал, что каждое его указание будет тут же выполнено, а Сильвия слишком устала, чтобы сопротивляться, поэтому она села на край дивана и, как только Стюарт закрыл за собой дверь, набрала номер матери.

С двенадцати лет каждое письмо матери, каждый разговор с ней давались Сильвии с мучительным трудом. Услышав длинные гудки, она вздохнула с облегчением и представила себе, как будет извиняться перед Стюартом: «Позвоню попозже… после ланча… сначала кофе… душ…», поэтому, когда трубка ожила, она в испуге тут же сделала ошибку:

— Миссис Корнок?

— Нет, — послышался негодующий голос, — это миссис Фиддис.

— Ой, мама, прости, пожалуйста, это я, Сильвия.

— Ах, это ты, Сил.

Мысль, что мать испытывает те же муки, разговаривая с ней, никогда не приносила Сильвии облегчения. С необычайным высокомерием Молли постоянно твердила: «Лично я писем не пишу», но ее пренебрежение, отсутствие хотя бы двух слов в поздравительных открытках и коротенькие бессодержательные письма Стюарта давно заставили Сильвию смириться с тем, что пропасть между ней и ее родными становится все глубже.

— Я только что приехала, — сказала она.

— Сидишь в аэропорту?

— Нет, дома. Стюарт снял мне квартиру. — Сильвия помолчала. — Во всяком случае, мам… — сказала она наконец и в ту же минуту услышала громкий голос матери: