Маленькая девочка, которая стучится в дверь

Аннотация

Никогда не пускайте сами в свой дом незнакомого ребенка, прежде чем не узнаете, где он живет и с кем.

Помоги мне Господь, я не знаю, как об этом рассказать. Да, я помню все, что было. Но воспоминания похожи на недуг: все смешивается в голове и причиняет боль. Я вспоминаю об этом каждый раз, когда садится солнце. Когда небо делается золотым и красным, как будто кто-то его разрисовал. Это случилось вечером, и небо было точно таким. Вот тогда и пришла та маленькая девочка. Я ничего не знала о подобных явлениях. Да и откуда мне было знать? Я была в кухне, готовила ужин. Джо, это мой муж, сидел в гостиной, читал вечернюю газету. Элис была наверху. Я отправила ее туда, велев вымыть руки. Она была хорошая девочка. Всегда слушалась маму. Когда я стояла у плиты, прозвучало негромкое «тук-тук-тук». Сначала я решила, что это Микки, наш пес. Подумала, это его когти стучат по полу. Но это был не он. Поэтому я подошла к задней двери и открыла. За дверью стояла маленькая девочка. Она была в белом шелковом платье. Длинные черные волосы падали ей на плечи. У нее были такие худенькие плечи. Маленькая девочка сложила узкие ладошки под подбородком. Улыбнулась. Она была такая вежливая. — Простите, мэм, — сказала она, — можно мне поиграть с вашей девочкой? Я в точности помню ее слова. Я еще подумала, какая она вежливая. Прямо сама деликатность. Я была занята готовкой, и мне было не до незваных гостей. — Не сегодня. Когда я произнесла эти слова, уголки ее рта печально поникли. Она протянула ко мне руки. Она казалась расстроенной. Она сказала: — А завтра можно прийти и поиграть с ней? Я уже закрывала дверь. — Хорошо, — сказала я. — Приходи завтра. Я сама попросила ее прийти. Я ее пригласила! Я поспешно вернулась к плите. Джо спросил из комнаты, кто приходил. — Какая-то маленькая девочка, — ответила я. — Незнакомая. — То есть как это — незнакомая? — Он всегда задавал подобные вопросы. — А то и есть, — буркнула я. — Не знаю ее, и все тут. Должно быть, у нас новые соседи. Я попросила его позвать Элис. Пока мы ужинали, я сообщила Элис о девочке в белом платье. Она не знала, кто это. Я сказала, что девочка обещала прийти завтра. Вот так все и началось. Просто и буднично. Что ж, смерть тоже кажется простой. На следующее утро я вспомнила. Элис как раз завтракала. Джо уже ушел на работу. Я услышала робкий стук в дверь, подошла и открыла. Маленькая девочка снова была на пороге, все в том же белом платье. Оно было такое чистенькое. Ее глаза ярко заблестели, когда она улыбнулась. Теперь я понимаю, что это был болезненный блеск, как при лихорадке. — Простите, мэм, можно поиграть с вашей девочкой? — В точности те же слова, что и в первый раз. — Она еще завтракает, — сказала я. — Почему бы тебе не подождать во дворе? Она часто заморгала, глядя на меня. Сложила ладошки перед худенькой шеей. Она была счастлива, потому что ей разрешили остаться. Помоги нам Господь! — Я подожду, — сказала она, после чего спустилась с заднего крыльца. Элис спросила, кто пришел. Я ответила. Она хотела побежать и посмотреть. Я усадила ее обратно. После завтрака, так я сказала. — И не сиди за столом в бескозырке, — добавила я. Она часто так делала. Надевала дома матросскую шапочку. Некоторые дети любят носить матросские шапочки и на дворе, и дома. На самом деле в этом нет ничего дурного. Она действительно была хорошей девочкой. Я услышала голос Микки. Он заходился лаем на заднем дворе. Я выглянула в окно. Маленькая девочка в белом платье стояла, держась за калитку. Она улыбалась Микки. Он же просто неистовствовал. Все его мышцы были напряжены, голова дергалась, когда он гавкал. Ну, вы знаете, как это бывает с собаками. Я открыла дверь и велела ему замолчать. Он завилял мне хвостом. Он был славный пес. А потом он заворчал и убрался в свою зеленую будку. Я начала закрывать дверь. Но девочка заговорила со мной. — Простите, мэм, — сказала она, — можно мне войти во двор? Я глупая. Я просто ужасно глупая. Я ничего не поняла. — Да, — сказала я. — Только не трогай Микки, а то, чего доброго, укусит. — Не укусит, — сказала она. Я наблюдала сквозь занавески. Она сняла крючок с калитки и вошла во двор. Я сама ее впустила. Она улыбалась, глядя на дом. Она потешалась над нами. Все утро Элис и гостья играли вместе. Я наблюдала — было интересно, поладили ли они. Вы же знаете, как это бывает с детьми. Сначала они стесняются. Потом начинают разговаривать, начинают играть. Начинают смеяться. Не успели вы и глазом моргнуть, как они уже сидят в песочнице и трещат, точно сороки. Я ни у кого не видела таких черных волос. Черных как ночь. И на солнце, в обрамлении этих черных волос, ее кожа походила на белую свечку — восковая, нездорового вида. Прямо как у тех ужасных кукол, что показывают в музее восковых фигур на Кони-Айленде, но только без краски. Однако я предложила ей пообедать вместе с Элис. Что же нашло на меня тогда? Неужели я ослепла? Она очень обрадовалась приглашению. Она улыбнулась Элис, мне и даже Микки. Она с трудом подбирала слова, до того была рада. Когда я спросила, не будет ли ее мама против, она сказала, все еще улыбаясь: — О нет, нет. Моя мама не будет против. Она уже стояла в дверях: — Простите, мэм, можно мне войти в дом? О боже, почему я не догадалась? — Ну конечно, — сказала я. — Входи. Она улыбнулась и вошла. — Очень хороший дом, — сказала она. — Я рада, что тебе нравится. Я велела девочкам вымыть руки, прежде чем садиться за стол. Они стояли над раковиной и намыливали ладошки. Какие разные у них были руки. У Элис — загорелые и пухлые. Такие, как почти у всех маленьких девочек. У той девочки кисти были совершенно белые. Белые и хрупкие. Видны даже голубые вены под кожей. Наверное, если закрыть такими руками солнце, то сквозь плоть проникнет красный свет. Покончив с мытьем рук, дети сели за стол. Я заглянула в раковину. Элис иногда оставляла там грязь. Мне не хотелось, чтобы это вошло в привычку. Я обнаружила на стенках раковины черные потеки. — Откуда взялась такая черная грязь? — спросила я. — Это от меня, — сказала маленькая девочка. — Неужели у нас во дворе такая черная земля? — удивилась я. Она отрицательно покачала головой. Улыбнулась, как будто я сказала какую-то глупость. Что-то такое, над чем полагается смеяться. Даже маленькой девочке. — Это из моего дома, — сказала она. Я ничего не поняла. Потому что подобное происходит не каждый день. Я вымыла раковину, а потом подошла к плите и стала разливать суп. Наполнила тарелку для Элис. — Мне супа не надо, мэм, — сказала маленькая девочка. — Томатный суп не будешь? — переспросила я. Никогда еще не видела ребенка, который отказывался бы от томатного супа. Особенно после игр на свежем воздухе. — Нет, спасибо, мэм, — сказала она. Я сказала: — Ладно, но ты же останешься голодной. А она ответила: — О, я никогда не бываю голодна. И снова улыбнулась. Элис иногда тоже так улыбалась. Когда хотела показать, какая она умная. Я поставила кастрюлю обратно на плиту и принялась чистить картошку для ужина. Забавно, какие моменты сохраняет память. Можно подумать, это так важно, помнить, что я чистила картошку. Они болтали о какой-то игре, которой Элис научила маленькая девочка. — Что это за игра? — спросила я. Они ничего не сказали. Я оторвала взгляд от картошки. Маленькая девочка смотрела на Элис. Мне не понравилось, как она смотрела. Глаза у нее были похожи на стекляшки. — Да так, — сказала Элис, — просто игра. Она никогда не умела лгать. — И все же? — спросила я. Я знала, что дети легко учатся всяким гадостям. И откупа мне было знать, чему учит мою Элис маленькая девочка? — Прятки в песочнице, — сказала маленькая девочка. И улыбнулась так, словно одурачила меня. Элис громко засмеялась. — Да, — сказала она. — Прятки в песке. Она была никуда не годной лгуньей. Помоги ей Господь. Элис умолкла, как только увидела выражение моего лица. — Ха-ха, — сказала я, — после обеда посмотрю, во что вы там играете. Так что, надеюсь, это будет хорошая игра. Они некоторое время молчали. Элис доела суп и намазала себе бутерброд. Маленькая девочка увидела, что я за ней наблюдаю. Она взяла кусок хлеба и принялась его мусолить. Зубы у нее были белые. Такие же белые, как кожа. — Где ты живешь? — спросила я. — Я ведь даже не знаю, как тебя зовут. — Меня зовут Дора, — сказала она. — Я живу в большом доме на Уайльд-стрит. — Вы только что переехали? — спросила я. Мне показалось, она сейчас улыбнется. Но она сдержалась. — О нет, — сказала она. — Я уже долго там живу. Я спросила, живет ли она с родителями. — Я их навещаю, — сказала она. И обернулась к Элис: — Ты уже поела? Я велела ей не торопить Элис. Она ответила, хорошо, мэм. Она начинала действовать мне на нервы. Когда дети пошли играть, я поняла, что за весь обед Дора съела только кусочек хлеба. Даже не притронулась к стакану молока, который я перед ней поставила. Точно так же, как к пирогу, салату и сыру. Вот тогда я должна была догадаться. Столько всего уже произошло. Что же такое было со мной? Закрыв за девочками дверь, я обнаружила ту же самую черную землю на линолеуме. Наверное, она насыпалась с сандалий Доры. Земля была такая черная. Я понюхала ее. Знакомый запах, но не вспомнить, откуда я его знаю. В тот момент не смогла вспомнить. Я выбросила землю в мусорное ведро и вымыла руки. Вечером я рассказала о девочке Джо. — Ну, если она тебе не нравится, скажи, чтобы не приходила, — посоветовал он. — Вот и все. — Но как я могу… — Скажи, и все, — повторил он. — Прямо так и сказать? Слушай, Дора, иди-ка ты домой? — Это ее так зовут? — Да. — Просто скажи, чтобы больше не приходила. Вот и все. — Как бы ты себя почувствовал, когда был ребенком, если бы тебе велели идти домой? — Я бы пошел домой. Дай мне почитать. Он уткнулся в свою газету. Я поднялась наверх, чтобы уложить Элис, которая как раз заканчивала чистить зубы. Она легла в кровать, и я включила ночник. — Не надо, мама, — сказала она. — Что за новости? — удивилась я. — Ты больше не боишься темноты? — Дора говорит, что темнота — это приятно. Вот тогда-то я и забеспокоилась. Конечно, не бояться темноты хорошо. Но кто скажет, что темнота — это приятно? Уж точно не пятилетняя девочка. Я поцеловала ее на ночь и пошла вниз. Рассказала Джо. — Ну прямо чудеса какие-то, — сказал он. — Мы едва ли не с пеленок пытались ей объяснить, что темноты не надо бояться. И что же происходит? Появляется эта малявка, и… Он засмеялся. — Хватило одного дня, — сказал он. — Одного дня. На следующее утро я готовила завтрак. Выглянула в окно и увидела на песочной куче бескозырку Элис. Я вышла в утреннюю прохладу. Микки выбрался из будки и встряхнулся. Я потрепала его по голове. Подняла бескозырку. На влажном песке были какие-то знаки. Я присмотрелась. Многоугольники, точки и завитушки повсюду. Я протянула руку, чтобы стереть. Не знаю, что меня вдруг пронзило. В последний раз я испытывала похожее ощущение, когда меня ударила током лампа в спальне. Я отдернула руку, перед глазами все плыло. Микки выл. Следующее, что помню, — как сидела на ступеньках крыльца и тряслась так, словно меня обложили льдом. Заметила под крыльцом кусок хлеба. Она не съела даже хлеб. Я подняла хлеб и бескозырку и вернулась в кухню. Джо сидел за столом. — А я думал, куда ты подевалась, — сказал он. Потом он увидел хлеб и матросскую шапочку. — Снова начала разбрасывать повсюду свои вещи? — спросил он. — Э, да что случилось? У тебя такой вид, словно ты увидела призрак. Когда я сказала, что случилось, он заявил, что я его разыгрываю. Я сидела за столом и дрожала. — Меня мутит, — сказала я. Он сидел, ничего не говоря. Затем встал, принес мне воды и похлопал по плечу. Он хотел как лучше. — Ты просто выдумываешь, — сказал он. Пока Элис завтракала, я спросила ее о рисунках на песке. — Это просто игра, — сказала она. — Детка, ты говоришь мне правду? — Это просто игра, которой она меня научила, — сказала Элис. Когда Дора пришла, на ней было то же самое платье. Элис привела в кухню Микки. — Дора его не любит, — сказала она и убежала прежде, чем я успела возразить. Один раз за утро я вышла во двор. Они возились в песке. — Почему бы вам не поиграть во что-нибудь другое? Элис ответила: — В другое не так интересно. В обед она захотела, чтобы я снова пригласила Дору в дом. Когда я отказалась, она раскапризничалась и не стала есть. Микки держался с ней настороженно и близко не подходил. А ведь он всегда любил Элис больше, чем нас с Джо. — Что ты ему сделала? — спросила я. — Он просто старый глупый пес, — заявила Элис. Она так и не ответила, что сделала с собакой. В наказание я велела ей идти наверх и сидеть в комнате, раз она все равно не хочет есть. Элис — в крик. Пришлось ее отшлепать. Она плакала и отбивалась ногами. Ударила меня по руке. Она никогда так раньше не делала. Отправив ее в комнату, я вышла и увидела, что Дора все еще у нас во дворе. Она напевала что-то. На мой вопрос ответила, что не должна ходить домой на обед. Я сказала, чтобы она все равно уходила, потому что Элис не выйдет. Уходя, она снова улыбалась. — А вы позволите Элис уйти? Я не поняла, о чем она спрашивает. Мне нечего было на это сказать. Потом она ушла. Но я твердо решила, что завтра утром не разрешу ей играть у нас во дворе. Выскажу ей все, что на душе накопилось, и велю убираться. Но я была напугана, не знаю чем. — Ну вот видишь, — сказал вечером Джо, — Я же тебе говорил. Если она тебе не нравится, отправь ее домой. Но что толку? Я старалась прийти к решению. Она не будет играть с Элис. Я ей не позволю. Однако на следующее утро она пришла, и я не знала, что сказать. Не успела я что-либо предпринять, как она уже вошла во двор, словно это был ее собственный двор. Элис второпях доела завтрак и выскочила из дома. И они играли вместе. Я нервничала. Иначе я не оставила бы Микки во дворе. Только не с Дорой. Было, наверное, часов одиннадцать. Я оторвалась от мытья посуды. Микки выл. Я выскочила на крыльцо. Дора сидела на корточках перед Микки и дразнила его. Он пытался забраться в будку. Но казалось, ему что-то мешает. — Дора! — крикнула я. Она обернулась и посмотрела на меня. Господи, как меня это бесило. Она казалась такой невинной! Я чувствовала себя так, словно ударила ее. Но я все еще не понимала. Микки заскулил и забрался в будку. Я сошла с крыльца и распахнула калитку. Я едва ли не молилась про себя, прося дать мне сил. — Я хочу, чтобы ты ушла домой, — сказала я. Она улыбнулась. — Домой? — переспросила она. — Ты меня слышала. — Я действительно была не в себе. — Уходи домой, — сказала я, — ты слишком много проказничаешь, чтобы играть с Элис. — Проказничаешь, — повторила она, словно эхо. Элис пыталась что-то сказать, но я не слушала. Дора медленно ушла со двора, шаркая подметками сандалий. Я захлопнула за ней калитку. — Уходи, — велела я. Сердце учащенно билось. Дора обернулась к Элис. — Я приду завтра, — сказала она. — Не забудь, что я тебе говорила. — Ты не придешь сюда завтра! — закричала я. Она посмотрела на меня. Нет, не так. Она посмотрела прямо сквозь меня, словно я была бестелесным голосом. — Нет, приду, — возразила она. Я схватила ее за руку и повела прочь от дома, стараясь не подавать виду, что боюсь. Какая у нее холодная кожа! — Это мы еще посмотрим, — сказала я. Она медленно пошла по улице. Я провожала взглядом белый силуэт. Один раз она оглянулась, и я увидела улыбку. — Мы не хотим, чтобы ты приходила! — выкрикнула я. Какой-то прохожий удивленно посмотрел на меня. Наверное, со стороны действительно выглядело некрасиво, что взрослая женщина кричит на маленькую девочку. Я вернулась во двор. Элис не было. Я начала подниматься на крыльцо. Потом остановилась. Показалось, что волосы зашевелились у меня на голове. Микки лежал мертвый на куче песка. Я сбежала во двор. Пес был холодный как лед. Пасть разинута, выпученные глаза остекленели, как будто он перед смертью увидел перед собой всех демонов ада. Я отвернулась, руки тряслись, мне было холодно. Я двинулась к дому. Потом подумала, что людям не надо этого видеть. Поэтому быстро сняла с себя фартук и набросила на Микки. И увидела те рисунки на песке. Прямо вокруг его тела. Многоугольники, точки и завитки. Я вбежала в дом и позвала Элис. Ответа не получила. Я спустилась в подвал, но и там ее не было. Я поискала на первом этаже, снова и снова окликая ее по имени. Потом кинулась наверх. Обнаружила ее сидящей на кровати. Она смотрела в стену. И, помоги мне Господь, она улыбалась. Я не знала, что делать. Я была напугана. Боялась собственного ребенка! Я попыталась заговорить. Потребовала, чтобы она прекратила улыбаться. Но она не разговаривала. И улыбалась. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я заплакала. Невыносимо было смотреть на нее. Я ее боялась. Ей было пять лет, и она улыбалась оттого, что убила свою собаку. Мне хотелось кричать. К тому времени, когда пришел с работы Джо, я уже превратилась в настоящую развалину. Он решил сам все уладить, своим обычным способом. Ничего не получилось. Он отшлепал Элис и отправил ее в постель. Вышел со мной во двор. Ему было не по себе. Когда я показала рисунки, он спросил: — Но ты же не… ты же не думаешь, что это они его убили? Я не знала. Я вошла в дом, чтобы приготовить ему ужин. Он отнес Микки на пустырь и похоронил. Мы пытались есть. Джо сказал: — Она говорит, что уйдет. От этих слов я подскочила. Элис сказала ему, что собирается уйти с Дорой. Я не могла есть. Я раскачивалась на стуле, словно была больна. — Нет, — сказала я. — Нет. Я ее не отпущу. Не отпущу. Джо обнял меня. Но это не помогло. Позже он сказал, что разыщет дом, где живет эта девочка, и все выяснит. Он ушел незадолго до полуночи. Я была в гостиной, когда он вернулся. Он снял шляпу и пальто и сел в кресло. Посмотрел на меня. — Боже мой, что случилось? — спросила я. — Она там не живет, — сказал он. — Что?! — На Уайльд-стрит нет домов, — сказал он. — Это улица, которая тянется вдоль большого кладбища. А на другой стороне просто огромный пустырь. — К… кладбища? Мы в страхе смотрели друг на друга. Оба боялись произнести то, о чем думали. — Нет, — сказал наконец Джо, — она солгала, вот и все. Не хотела говорить тебе, где живет. Вот и все. — Дора сказала, что придет завтра, — сказала я. Он встал и замер у окна, глядя на улицу. Прошло некоторое время, он повернулся. — Я не пойду завтра на работу, — сказал он. — Я докопаюсь до истины. Мы легли спать. Я заглянула в комнату Элис, узнать, все ли с ней в порядке. Когда я зажгла ночник, то увидела, что она по-прежнему улыбается. Во сне. Весь следующий день мы ждали. Все утро просидели на кухне. Наблюдали оттуда за Элис. Она не спросила о Микки. Она вроде бы даже нисколько не расстроилась, что сто нет. Она играла в песочнице и напевала что-то. Время от времени посматривала на улицу, как будто ждала, что Дора вот-вот войдет в калитку. Я была не в силах что-либо делать. Даже думать не могла. Я стояла у окна и смотрела на своего ребенка. И она это знала. Несколько раз поднимала голову и улыбалась мне. Той самой улыбкой, какой улыбалась Дора. За обедом Элис ничего не ела. — Ешь, — сказал Джо. — Я не голодна, — ответила она. — Ты же не завтракала. Съешь хотя бы первое. — Я никогда не бываю голодной, — сказала она. Я задрожала, стараясь не плакать. Элис посмотрела на меня и улыбнулась. — Детка, прошу тебя, — сказала я. — Не улыбайся так своей мамочке. — Ты такая смешная, — сказала она. Я вскрикнула, когда Джо шлепнул ее. — Я тебя научу уму-разуму! — закричал он. — Научу тебя уважать мать! Она не заплакала. Даже после такого. Лицо ее сделалось мрачным. Помоги нам Господь, она стала похожа на жестокую старуху. — Я от вас ухожу, — сказала она. — Навсегда. Я хотела взять Элис за руку, но Джо вывел ее из кухни. На самом деле он не злился. Он, как и я, боялся. — Ты никуда не уйдешь, только в свою комнату, — приказал он. — И будешь там сидеть, пока не научишься вести себя как следует! Потом он остановился в дверях кухни и посмотрел на меня. — Что происходит? — произнес он. — Что творится? Я ничего не понимаю! Я подошла и встала рядом, и мы обнимались так, словно в целом мире не было никого и ничего, способного нам помочь. Весь остаток дня мы просидели в спальне, по очереди, сначала Джо, потом я. То и дело заглядывали в ее комнату, проверяли, все ли в порядке. С ней ничего не происходило, но от этого нам было не легче. — Не переживай, — произнес он в сотый раз. — Девчонка не придет, Она просто лгунья, вот и все. Я не отвечала. Я уже ни в чем не была уверена. Я внимательно наблюдала за Элис. Она сидела на кровати, напевая под нос. Каждый раз, когда я входила, она поднимала глаза и улыбалась. Улыбка была не злая, отчего казалась еще ужаснее. Я пыталась заговорить, но она не отвечала. Один раз я ее обняла, но она как будто даже не осознавала моего присутствия. Помоги мне Господь! Если б вы знали, каково это — когда собственный ребенок делается тебе чужим. Была половина восьмого, когда Джо спустился в гостиную. Элис ему объявила, будто бы Дора скоро придет. Показалось, что в сердце мне воткнули нож. Я соскочила с кровати и кинулась в комнату Элис. Я ничего не говорила, только сидела напротив нее на игрушечном комоде. Она улыбалась. Ладони были сложены перед грудью. — Дора идет, — сказала она. — Нет! — выкрикнула я. Но поверила тому, что она сказала. Я не знала, как Дора проникнет в дом. Все двери были заперты. Но я знала, что она это сделает. Потому что обещала прийти. — Ты никуда не пойдешь, — сказала я. — Я не позволю. Джо остановился в дверях. Он сказал, что спустится проверить, все ли окна и двери заперты. Он ушел, я слышала на лестнице его шаги. В комнате стало очень тихо. На бюро тикали маленькие часы. Было почти восемь вечера. Я даже не пыталась готовить Элис ко сну. Я слышала, как Джо ходит по кухне. Казалось, я слышу все звуки нашего дома. Даже поскрипывание стен. Я дрожала. В комнате как будто делалось все холоднее. Я растерла руки. Огляделась вокруг. Повернулась к окну. Там не на что было смотреть. Я посмотрела на Элис. Она сидела на краю кровати. Лицо было неподвижно. Она прислушивалась. — Детка, — позвала я севшим голосом. Элис не обращала на меня внимания. Внезапно она улыбнулась. У меня сперло дыхание. Я пыталась позвать ее по имени, но звук застыл в горле. Я хотела встать и подойти к ней. Но меня словно связали по рукам и ногам. Я услышала собственный плач и задрожала. Холодный ветер ворвался в открытое окно. От него задребезжали стекла. В горле у меня пересохло. Я смотрела, и по коже бежали мурашки. Но я ничего не видела. В комнате было холодно, ужасно холодно! Элис поднялась. Она дрожала. Она вытянула перед собой руки. Она улыбнулась, и сверкнули зубы. Я ощущала все крики, которые раздирали мне горло. Я изо всех сил пыталась встать. Но не могла. Затем ее лицо исказилось в ужасе. Она вскрикнула, надрывая мне сердце. И упала на кровать. Тогда я вскочила, и вопль наконец вырвался из моей груди. Я вся была в поту. Я подбежала к ней. Когда в комнату ворвался Джо, я держала в руках мертвое дитя. Тело было холодным и неподвижным. Руки намертво прижаты к груди. Когда я разжала один кулак, на пол посыпалась черная земля. И я поняла, где видела раньше такую землю. Я вспомнила похороны, и ветер, и черные комья, которые бросают туда, откуда их перед этим достали. А теперь послушайте меня. Слушайте внимательно, если у вас есть ребенок. Однажды вы услышите стук в свою дверь. Откройте и посмотрите, кто это. Если за дверью окажется маленькая девочка в белом шелковом платье, не впускайте ее. И если рядом с ней будет стоять другая маленькая девочка — хорошенькая маленькая девочка, — помолитесь за нее. Но тут же отвернитесь. Закройте глаза. Заприте все двери, спрячьте своего ребенка и никогда не оставляйте его одного. Помоги вам Господь. Не впускайте в свой дом смерть!