– Быстрее, здесь наша машина! – На них надвинулся, обнял за плечи Чико, увлекая вперед, где стоял микроавтобус с зажженными фарами. – Подвезем вас в «Полану». – Он заглянул Белосельцеву в лицо, стараясь понять, понравилось ли ему представление. – Это наше, настоящее, африканское!

Они вошли в микроавтобус с водителем, молча сидевшим за рулем. Стряхивали брызги дождя. Красная футболка на Чико промокла и потемнела. Он отирал мокрый лоб желтым платком.

Дверца опять отворилась. Микаэль просунул голову, сам оставаясь в дожде. Оглядел всех троих быстрым тревожным взглядом.

– Вы здесь? – увидел он Белосельцева. Колебался минуту, что-то решая.

– Садись, Микаэль, – сказал Чико. – Подбросим Виктора в «Полану».

Тот быстро влез в автобус, резко сел на сиденье. И следом за ним, мокрые, молчаливые, залезли два африканца.

Они мчались в дожде. Все молчали. Говорил один Чико:

– Мне показали рецензию в «Тайм» на концерт «Амандлы». Там напечатан снимок зулусского танца. Почему-то именно он поражает воображение европейцев…

Дождь переливался в фарах алмазным блеском. Они мчались среди ртутных вспышек, разноцветных огней, размытых золотых отражений. В ритмах огней, в мигании реклам Белосельцеву чудилось продолжение танца – мелькание щитов и масок, синеватая сталь наконечников. Он думал, какие слова скажет, когда они подъедут к «Полане» и он пригласит Марию выйти и остаться с ним.

Чико касался его мускулистым плечом:

– Когда-нибудь мы послушаем «Амандлу» в концертном зале Претории или Йоханнесбурга. И вспомним этот дождь в Мапуту и как мы мчались в дожде…

Белосельцев чувствовал себя вовлеченным в стремительный счастливый полет среди огней и хрустальных вспышек. Когда они подъедут к «Полане», он просто выведет из машины Марию, пообещает привезти ее позже.

– Я был уверен, – продолжал говорить Чико, – наше военное воздействие скажется рано или поздно на ходе дебатов в парламенте. И вот вам, пожалуйста! Читаю в последней «Ранд дейли мейл». Депутат от Националистической партии Крумфюгер выступил с предложением пересмотреть законодательство в сторону смягчения апартеида. Он сказал: «Мы перешагиваем порог гражданской войны, уже занесли над ним ногу. И прежде чем ее опустить, попытаемся исправить заложенные в наше общество деформации». Уж если представитель фашистов требует устранить деформации, значит, они почувствовали укол «Копья нации»…

Вспышка встречного света. Лицо Марии. Перламутровый блеск помады. Взять ее за руку и вывести из машины под дождь, мимо зеленого кипящего бассейна, белых столов и стульев, на которых скачут пузыри дождя, в темный номер, совсем как вчера.

– Куда мы едем? – спросил Чико, прижимаясь к стеклу. – Виктор, разве вы не в «Полане»?

– Нет, – резко ответил Микаэль, и Белосельцев испугался этой жесткой резкости, помешавшей ему ответить.

«Полана» осталась далеко в стороне. Город кончился. Они катили вниз к океану, мощно, с ревом давившему на шоссе своей тьмой, ураганом. Белые взрывы молний поджигали мутные слои горизонта, выламывали из неба кристаллические глыбы туч.

Белосельцев узнал сосновую рощу, где лежал днем у солнечного прилива. Сейчас деревья чернели всклокоченной хвоей. Отпечатались колючими контурами на вспыхнувшей белой фольге. И – больная и странная мысль: где в этот бурный ливень прячутся обезьянки?

Автобус свернул с шоссе, к океану, в волнистые дюны. Встал, уткнувшись прозрачными раструбами фар в сочное кипение воды, в пену, в желтое сверкание песка.

Микаэль рывком отворил дверцу. Ударило твердым ветром. Рев и брызги ворвались в машину.

– Выходи!.. – Микаэль ухватил Чико за футболку, в другой руке у него был пистолет. Двое других, сопровождавших Микаэля, надвинулись, держа в руках пистолеты.

– Что случилось? – Чико дернулся, вырываясь, вдавливаясь спиной в сиденье. Белосельцев почувствовал судорогу страха, прокатившуюся по его сильному плечу.

– Выходи!.. – крикнул Микаэль, дернул футболку, раздирая ее. Башмаком ударил по ноге Чико, упиравшейся в порожек машины.

– Мария!.. Микаэль!.. – Чико тянулся к Марии, надеясь найти у нее объяснение. Но та отшатнулась, сидела прямая, отчужденная, боясь, что он прикоснется к ней.

– Предатель!.. – Микаэль сунул ему под ребро пистолетное дуло. Двое других молча наставили оружие.

– Вы сошли с ума!.. Я хочу говорить с руководством!..

– Мы выполняем приказ руководства!..

– Я не предатель!.. Это ошибка!.. Где доказательства?.. Где свидетели?.. Кто?..

– Свидетели те, кого ты предал на смерть. Тебя уличают Рикардо Ливанго, Джудди Кулилло, Марин Омангу, Фредерик Гумбе. Они – первые, кого ты отправил под пули, известив врагов о месте и дне операции. Их встретили на подходе к трансформаторной станции и расстреляли в упор из засады… Тебя уличают Грегори Спиру, Майкл Огуйе, Абраам Сванго, Никки Сибейло. Они – последние, кого ты отправил на смерть, известив полицию о месте перехода границы. Их застрелили в спину, на тропе. Они не успели ответить ни единым выстрелом… Тебя уличают все те, предатель, кто пошел из-за тебя под пытки, лишился рассудка, томится в тюрьмах. Такие, как Авель Самайлу, муж Марии, которая тоже уличает тебя… Мы судим тебя судом нашей борьбы, нашей пролитой крови…

– Ошибка!.. – задыхался Чико так, словно сердце его взбухало, увеличивалось, принимая бычьи размеры. И он сам с набрякшим загривком, жаркими выпученными белками был похож на быка. – Меня оклеветали!.. Спецоперация врагов!.. Давайте вернемся!.. Я докажу!..

Прижатый пульсирующим горячим плечом Чико, Белосельцев испытывал ужас, свою с ним жуткую связь. Хотел отделиться, отодраться от всего, что происходило в этом тесном автобусе среди африканцев. Это были не его соотечественники. Не его предательство. Не его ненависть. Но некуда было скрыться среди африканской грозы, жестоких вскриков и клекотов.