— Да несколько дней, не больше, — конфузясь, сказал Лев Николаевич, как видно, не приготовленный к такому подробному допросу.

— Так-с, так-с… — снова протянул Никита Петрович, не зная, по-видимому, и теперь, как ему поступить. — Да делать-то уж, видно, нечего, надо будет принять, коли сюда завез; а только мы, признаться сказать, не больно охочи до всяких-то приезжающих… Ну, кум! Вываливай, что ли, поклажу-то… — решительно обратился он вдруг к ямщику, хотя в голосе его и слышалось явное нерасположение.

Матов тоже стоял в нерешительности, остаться ли ему здесь или поехать искать пристанища в другом месте.

— Да, вот что, хозяин, — надумался он сказать наконец, — но русской пословице, насильно ведь милым не будешь, так уж я лучше проеду куда-нибудь дальше.

Спокойный тон Льва Николаевича заметно сконфузил, в свою очередь, старика.

— Ничего, ничего… пошто и у нас не погостить! Может, ты и хороший человек, кто тебя знает; может, ужо и слюбимся как-нибудь, — поспешил он заключить еще решительнее, но на этот раз уже в самом примирительном тоне. — Пожалуйте-ка в горницу!

Матов охотно последовал за ним на крыльцо, сказав, между прочим, ямщику, чтоб тот вносил вещи.

— Опять тепериче и то надо по правде сказать: господа — народ, не приобвыкший к нашим мужицким порядкам: другой раз и хошь угодить на него, да не потрафишь. Купцы, дак те тепериче не в примере обиходнее… — лукаво заметил хозяин, как бы в свое оправдание.

— Не беспокойтесь, я не взыскателен, — сказал доктор.

— Известно, и у нас хорошие люди стаивали на фатере, да все оно как будто опаску имеешь; тоже и насчет кушанья, тепериче, хлопотно с господами… — продолжал Никита Петрович, видимо стараясь уже вперед выгородить себя на всякий случай.

— И и этом будьте совершенно спокойны, что дадите, то я и буду есть, — окончательно задобрил его Лев Николаевич.

Они вошли между тем в просторные сени, разделявшие весь дом на две отдельные половины.

— Тут вот я сам живу, а тебя вот здеся помещу, — объяснял Балашов, указывая одной рукой налево, а другой направо. — Черный народ когда бывает, так тот у меня больше внизу стоит, беспокойства, значит, вам большого не будет. Семейка моя тоже не больно-то велика: одна дочь тепериче да работник с работницей — и все тут.

Хозяин отворил дверь в правую половину и ввел туда приезжего. Здесь, кроме маленькой передней с полатями, оказались еще две довольно просторные, светлые комнатки, убранные, согласно деревенским обычаям, весьма недурно.

— Вот уж так все эвти три горенки вы и займите, — предложил Балашев, остановившись посредине второй комнаты и заложив за спину руки.

— А что вы с меня возьмете за это, хозяин? — спросил Матов.

— Да што с тебя взять-то?.. Шесть гривен в сутки с едой положишь? Известно — не травой станем питаться, — любезно сострил Никита Петрович.

Лев Николаевич остался совершенно доволен таким условием; он только выговорил при этом, чтоб ему подавали два раза в день, утром и вечером, самовар, если последний имеется в доме, как неосторожно выразился доктор.

— Господи, твоя милость! — воскликнул хозяин, обидчиво всплеснув руками. — Чтобы этого добра да в доме не было: не токмо что один, а и все три найдутся; хошь шесть раз в день, дак и то можно поставить — не отнимутся руки-то.

Рассчитавшись с ямщиком, который тем временем успел уже внести в комнаты пожитки приезжего, Матов наскоро разобрал их, переменил дорожное белье и, вообще приодевшись по-столичному, отправился на хозяйскую половину, чтоб спросить себе умыться и сказать, что он уходит из дому. Лев Николаевич встретил Балашева в сенях.

— Вон как скорехонько собрался! А я хотел тебя ужо чайком угостить. Мои-то севодне все разбрелись: с утра самого по черемуху ушли да, вишь, и по сю пору нет, — объявил Никита Петрович, возясь около самовара.

— Нет, хозяин, не беспокойтесь теперь напрасно, а я лучше вечерком напьюсь чаю. Мне хочется пока, засветло, погулять немного, кости размять: устал целый день в экипаже сидеть, — пояснил Лев Николаевич. — Вот умыться я попрошу.

Балашев увел доктора на свою половину.

— Вот тут помойтесь, — указал он ему на рукомойник. — Да тебе и мыться-то не к чему: ты и так беленький. Эки эвти девки подолошлепы, право! Только пусти их с глаз, до ночи рады прошляться… — ворчал между тем Никита Петрович, отыскивая в сундуке чистое полотенце.

Матов наконец умылся и собирался уйти.

— Погуляйте, погуляйте, поглядите на наше село: тоже супротив него тепериче другое такое еще поискать да и поискать, — с некоторой гордостью напутствовал его хозяин.

— Мне бы хотелось также и на барский дом взглянуть, да не знаю, как к нему ближе пройти? — сказал вопросительно доктор, уже взявший было за скобку двери.

Балашев подробно растолковал ему кратчайший путь в ту сторону и потом прибавил:

— Недалече будет. Там у нее сад преотменный; только тебя туды, уж извини, не пустят: окромя здешних баб да заводских ребятишек, посторонних туды никого не пущают — то есть наши мужики не ходят.