Шрифт:
– У нас может больше никогда не оказаться случая для разговора, – тихо сказала она.
– Да, может, – ответил он.
– Поэтому я скажу тебе: я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя.
– Мой любимый… – Она шагнула к нему, и он крепко прижал ее к груди.
– Каким я был глупцом. Сам не знал, чего хочу. Я думал, что, когда все это кончится, я смогу уйти и покинуть тебя. Глупец… прости…
Она подарила ему прощение – губами, руками, глазами.
– Если нам удастся выкарабкаться, – продолжал он, – мы уже не расстанемся. Мое место здесь. Рядом с тобой.
По ее щекам текли слезы, а в смехе журчало счастье.
– Не говори, не говори ничего…
И вновь поцелуй – как вознесение… Крик сарацина оттолкнул их друг от друга. Его голос, порванный ветром, был едва слышен, но они различили:
– Сюда! Скорей! Охотники приближаются!..
Глава 24
Где-то вдали трубили рога. В их зловещем пении слышался голос ветра и моря, и биение огромных крыльев, и клекот орлов, и карканье воронов. Хольгер знал: это идут Дикие охотники, и зверь, которого они травят, – он сам.
Он взвился на Папиллона, на скаку подхватил Алианору и посадил позади себя. Карау уже умчался вперед. Белый конь и белый всадник летели в лунном свете, как бесплотные призраки. Звенели подковы. Они пригнулись к седлам. Скачка обещала быть долгой.
Луна мчалась по небу следом за ними. Камни стреляли из-под копыт, и сухие ветки трещали, как в пламени. Хольгер сросся с конем, и ритм мощных мышц Папиллона был его ритмом. Он слился с девушкой, обнимающей его за талию, и память лебедя, уже летевшего здесь однажды, была его памятью. Звенело железо, скрипела кожа, ветер шумел в ушах.
Звезды текли по небу. Лебедь короной стоял в центре неба. Млечный Путь клубился, как дым. Большая Медведица гналась за Полярной звездой. Холодные звезды. На севере острым клинком пронзал небо пик, облитый лунным сиянием.
Галоп! Галоп! Пение рогов очень быстро приближалось – и стонало, и плакало. Никогда еще Хольгер не слыхал такой скорби в звуке рога, в который дули те, кто был проклят.
Сквозь свист ветра слышал он топот копыт и лай бессмертных псов. Еще ниже пригнулся он в седле. Тело качалось в ритме скачки.
Быстрей, быстрей! По серой, как пепел, равнине, под тающими облаками и падающей луной – галоп, галоп! Скорбь охотников лилась ему в сердце. Он тряхнул головой и напряг зрение, пытаясь различить желанную цель. Но перед ним была только пустыня, а за ней – ледяная гора.
Карау стал отставать. Его кобыла споткнулась, но он не дал ей упасть и пришпорил ее. Хольгеру казалось, что топот адской своры уже за спиной. Он услышал протяжный неистовый вой.
Он оглянулся, но летящие по ветру волосы Алианоры не дали ему ничего рассмотреть. Ему послышался звон металла. Или это гремят подковы? Или это грохочут кости скелетов?
– Быстрей, быстрей, лучший из коней! Мчись, друг, мчись так, как до сих пор не мчался ни один конь, потому что вместе с тобой преследуют всех людей! Быстрей, родной, потому что это гонки со временем, потому что это состязание с ордами Хаоса! Пусть бог поможет тебе и даст тебе силы для бега!
Череп трещал от рева рогов. Стук копыт, и лай, и грохот костей настигали его. Папиллон дрожал. Алианора из последних сил цеплялась за него слабеющими руками. Но они мчались, мчались, мчались…
Что за шпиль вырос перед ним – острая игла на фоне звездного неба? Церковь Святого Гриммина! Дикие охотники с воем рванулись вперед. Забили огромные крылья, в глазах потемнело…
Великий Боже, даруй мне, недостойному, милость и прощение!
Стена выросла на пути. Папиллон подобрался и прыгнул.
Жеребец приземлился, и сильный толчок едва не выбросил всадников из седла. Карау мчался следом, но белая кобыла испугалась стены и остановилась, встав на дыбы и пронзительно заржав. Ее всадник, не раздумывая, скатился с нее, ухватился за край стены и одним прыжком перемахнул на другую сторону. Хольгер услышал предсмертный крик кобылы – короткий и страшный, а затем ее голос захлебнулся и смолк. Они стояли на церковном дворе. И вдруг все утихло. Даже ветер. Тишина ударила в уши, как крик.
Рука Алианоры покоилась в руке Хольгера. Он огляделся.
Мраморные надгробия, заросшие кустарником, кольцом окружали полуразрушенную глыбу церкви. Между могилами под неверным лунным светом стелился туман. Тянуло сыростью и запахом тления.
Чьи-то слабые неровные шаги нарушили тишину. Шаги коня – старого и хромого, тихо бредущего между кладбищенскими плитами. Шаги приближались: конь искал его, Хольгера. Язык прилип у него к гортани от страха: это брел к нему Адский аргамак. Всякий, кто увидит его, – умрет.