Я поблагодарил за разъяснение.

— Может, сразу возьмешь ему вина? — догнал меня мужской голос большой женщины. Я не обернулся.

Окружающие шатер Иавала-скотовода загоны для скота наполовину были сломаны и, возможно, сожжены в холодную погоду. Пахло слежавшейся овечьей шерстью. Орал осел.

В тени оставшихся шкур шатра, прислонившись спиной к столбу, на пропыленном ковре сидел человек. На нем ничего не было, кроме набедренной повязки. Он выглядел глубоким стариком: морщинистое лицо, морщинистая шея. Поражала страшная худоба спящего старика. Кожа висела на костях. Очевидно, это и был Иавал-скотовод. Жалко и безотрадно было смотреть на этого седого косматого человека. От него пахло перегаром. Я осмотрел шатер, надеясь найти хоть одно доказательство того, что передо мною действительно тот самый легендарный Иавал-скотовод, писатель-прозорливец, но ничего не указывало на это. Все вещи в шатре источали запах перегара. Сквозь жерди было видно: в небе парил падальщик, и я усомнился, жив ли хозяин шатра. И тут под босыми ногами спящего я заметил черный плащ и подумал, может быть, это тот самый плащ, который сшил Адам из шкуры прямоходящего змия? Я почувствовал, что на меня смотрят. Иавал проснулся. Он смотрел на меня бегающими глазами.

— Откуда ты? И как попал сюда? — Меня он не слушал, но ненавидящих глаз не сводил. — Что ты хочешь со мной сделать? И как тебя зовут?

— Ной.

— Я не знаю никого, кого звали бы Ноем. — Тут он посмотрел на меня ясными глазами. Похоже, до него дошло, в каком из миров он находится. Похоже, он признал во мне человека, но вот сомнение снова читалось в его глазах.

— Ты человек? — спросил он запросто.

— Я пришел спросить про Еноха-сифита.

— Ты пришел спросить про Еноха? — Он рассмеялся и снова затих. — Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Ной, сын Ламеха. Мы живем в доме, который построил Енох.

Иавал спокойно посмотрел на меня. Я уже не казался ему опасным.

— Если ты человек, то дай мне монету, чтобы я мог купить на нее пшеничного вина, иначе я не переживу сегодняшний полдень!.. — Он хотел было заплакать, но, заметив, что я достаю монету, передумал. — Кругом одно ворье! Всех духов у меня украли! Всех! И кто? Наши же, каиниты! Сифитам мои духи ни к чему!

— Столько хватит? — спросил я, показывая монету.

Иавал вырвал ее у меня.

— Видно, ты хочешь спросить о чем-то важном. — Он спрятал монету за щеку, развернул свой исторический черный плащ из шкуры райского змия, тут же оказался влит в него, но пуговицы застегивал неимоверно долго. Пальцы дрожали, и петли никак не налезали на бочкообразные пуговицы. Иавалу так и не удалось их застегнуть. Босиком он выбежал из шатра и стал отвязывать осла, но трясущиеся пальцы ни на что не были способны.

— Но! Пошел! — оседлав осла, кричал Иавал, бил босыми пятками животного, дергал поводья. — Пошел, а то пропью!

Осел никуда не собирался.

— Где седло? Неужели седло пропил? Или украли?.. Воры!.. Все — воры!.. Сволочи и дерьмо — расстрелять! — И мне: — Я — мигом! — То, как Иавал передвигался, нельзя было назвать бегом. Это была мучительная попытка бежать. Я опустился на утративший рисунок ковер, прислонился к одному из столбов и стал наблюдать за насекомым довольно мерзопакостного вида. Солнце просвечивало все его внутренности. Ветерок прохладно обдувал лицо. Я повернул голову, чтобы узнать, далеко ли отбежал Иавал. Но он уже пытался бежать в другую сторону.

— Где же мехи? Неужели тоже пропил? — Иавал перекладывал с места на место тряпки непонятного происхождения, заглядывал под них, прощупывал. Пот выступил на лбу. — Или пропил?.. Вот они где! — Он пытался подмигнуть мне, но у него плохо получилось. Он вытер похмельный пот с лица.

— Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Ной.

— Ной? Угу… — И опять вытер похмельный пот с лица, увлажненного недавними переживаниями. И, выскочив из шатра, побежал, давая отмашку одной рукой, а другой прижимая к голой груди мехи…

Мне подумалось, что он запил и уже не вернется. Когда к шатру подошел высокий осанистый человек, я спросил его, не видал ли он Иавала-скотовода. И, узнав в подошедшем самого Иавала, торопливо вскочил, удивленный его преображением. Он, очевидно, умылся в реке, от него пахло свежим вином. Иавал велел садиться. Одну крынку он поставил у своих ног, а другую протянул мне.

— Я не пью, — сказал я. Это его огорошило.

— Как, ты говоришь, тебя зовут? — И с любопытством глянул на меня своими большими сливово-навыкате глазами.

— Ной.

— Ной? — И как-то хитро коротко взглянул на меня. — О чем ты хочешь расспросить меня?

— Хотелось бы…

— Но сперва запомни! На этом месте, где ты сейчас сидишь, — перебил меня Иавал, — сидели люди — не тебе чета. И я им говорил: встань и уйди! И они вставали и уходили. Тебе этого не говорю. Ты должен ценить это. — После его неучтивых слов полагалось встать и уйти, но Иавал заговорил о том, ради чего я проделал такой длинный путь. Правда, заговорил с кислым неодобрением. — Ты ищешь книгу Еноха?