В том же году Хокусай публикует еще два романа в двух томиках «Небесные цари четырех стран света, одетые по последней моде», с текстом, подписанным Корэвасан и принадлежащем ему так же, как и рисунки с подписью Сюнро.

В этом или следующем году, он выпускает еще одну желтую книжку, которая подписана одним лишь именем — Кацукава Сюнро, представляющую собой историю Нитирена, буддийского священника, основателя новой секты.

Мы видим крещение, первое обучение, созерцание природы, жизнь аскета в горной пещере, изгнание отовсюду священника — новатора, благодаря революционности его мнений, лишение сана в храме, появление кометы, знаменующей трагические события, его самозащиту при помощи четок от воина, стремящегося его убить, потопление монгольского флота, вызванное силой его таинственного влияния, осуждение его на смерть, когда сабля палача была раздроблена молнией, его изгнание на отдаленный остров, его проповеди, странствия и, наконец, смерть посреди плачущих учеников.

В 1784 году Хокусай иллюстрирует две работы: «Аромат цветов веера» (2 тома) и «Путешествие Йосицунэ на гору, увиденную в ящике кукольного театра». Текст Икудзимонаи (неизвестен), иллюстрация Сюнро. Этот Икудзимонаи вполне может быть самим Хокусаем.

В 1785 году Хокусай выпускает две желтые книги, где ничего не говорит насчет текста и лишь объявляет, что иллюстрации принадлежат Сюнро. Это «Превращение злобы в огне светлячков из Удзи» (три тома) и «Наследство родителя — слава для носа» (3 тома). Здесь, в последней работе, Сюнро становится Гумматеи.

В этот, первый, период Хокусай нередко является одновременно иллюстратором и писателем — автором тех романов, которые он публикует. Его литература — высокого качества, благодаря тонким наблюдениям за японской жизнью. Это подтверждается и примером некоторых вещей, таких, как его первый роман, которые приписывались таким романистам, как Кёдэн. Согласно Хаяси, литературное творчество мастера имеет и другую заслугу: насмешливый ум художника сделал его пародистом литературы его современников, их стиля, их приемов, и главное — скопления происшествий и смеси современных ему персонажей с людьми XII и XIV веков, что особенно чувствуется в «Гонцах Камакура», где он использовал для легенды XVII века все баснословные и невероятные происшествия древней японской истории.

Эта двойная роль — писателя и художника — сохраняется им не долее, чем до 1804 года, после которого он остается только художником.

В этом, 1786, году, когда молодому художнику было двадцать шесть лет, особый случай заставил его покинуть мастерскую Кацукава. Он нарисовал вывеску для торговца эстампами, которой этот торговец был так удовлетворен, что, сделав к ней богатое обрамление, поместил ее перед своей лавкой, где она и находилась до тех пор, пока проходивший мимо лавки товарищ Хокусая по мастерской, но более старого выпуска, чем он, найдя вывеску плохой, разорвал ее, чтобы спасти честь школы Сюнро.

Так возник спор между старыми и новыми учениками мастерской, вследствие которого Хокусай покинул ее, приняв решение не поддаваться ничьему внушению и стать художником, вполне независимым от предыдущих школ. И тогда в этой стране, где художники меняют имена почти так же часто, как платье, он покидает имя Кацукава, чтобы принять сигнатуру Мугура, что означает «куст», и объявляет для сведения публики, что художник, носящий это новое имя, не принадлежит ни к какой школе. И, стряхнув с себя полностью гнет стиля Кацукава, он создает рисунки, подписываемые Мугура, более свободные, более ему и лишь ему одному свойственные.

В 1876 г. Хокусай публикует Дзэндзен Тайкэйки — фрагмент из истории Минамото, где у молодого художника впервые начинают появляться ужасные кавалькады и тела, сплетенные для убийства его будущего творчества.

В 1789 году Хокусай, снова под именем Сюнро, иллюстрирует «Сказку для детей» Кёдэна, относящуюся к легенде о Момотаро, где его рисунки, придающие животным черты человеческой жизни и быта, имеют нечто общее со «Сценами частной жизни зверей» Гранвилля.

Злобная старая женщина, с лицом «кислым, точно уксус», поймав на месте преступления воробья, который клевал крахмал, приготовленный для белья, отрезает ему язык. Тут мы видим комический взлет воробьев, во весь дух спасающихся в толкотне отчаянного страха. Но по соседству со злой старухой живет добрая семья, любившая этого воробья. И вот муж и жена идут по полям и лесам, крича: «Кто видел воробья с отрезанным языком? Милый воробышек, отзовись! Где ты? Что с тобой случилось?» Наконец, они находят бедного маленького раненого в воробьином доме, где мать уже перевязала язычок своему ребенку, а братья и сестры ласково за ним ухаживают. Добрых стариков здесь ждет любезный прием. Отец воробьиного семейства танцует для них Сузумэ одори — танец воробьев, а когда они уходят, им дарят маленький ящичек, в котором по возвращении они находят молоток, — удивительный молоток, с каждым ударом которого падает новая золотая монета.

Между тем, злая соседка видела все это через окно. Она добивается приглашения к воробьям и получает от них на прощание ящик, из которого — лишь только она открывает крышку — выходят рогатые чудовища, превращающие ее в монеты.

Наоборот, добрая женщина находит еще персик, откуда выходит Момотаро, завоеватель королевских чудовищ.

В 1793 г. Хокусай иллюстрирует любопытную книгу — «Дорога богатства и бедности», текст которой написан Кёдэном, и дает параллельное изображение двух жизней так, как любил это делать художник Хогарт.

Первая картинка изображает первое умывание бедного ребенка его отцом возле постели с лежащей женщиной, и другая, противоположная ей, — умывание богатого ребенка на глазах врача, акушерки, прислужниц.

Наступление для обоих детей гуэн-буку — совершеннолетия, вступления в жизнь взрослого человека, отмечаемое там бритьем лба, производимым у богатого специальным мастером, у бедного — его матерью.

И здесь действительно начинаются две дороги: дорога богатого — в своем доме, среди толпы слуг, и дорога бедняка, одинокого и дурно одетого, под дождем на улице. Дорога богатого — среди ландшафтов с цветущими деревьями, ласкающими его взгляд своей красотой, и дорога бедняка — среди опустошенных пейзажей, среди гор, похожих на гору близ Киото, где рытвины и впадины словно образуют иероглиф слова «отец», возле скал, похожих на иссохшие груди матери бедняка, останавливая его мысли на воспоминаниях об их несчастиях.