— Вот, — говорит Сара Розе, — попробуйте хоть немного курицы, она стоит бешеных денег. — Она ставит на стол тарелку Розы, элегантным движением снимает крышку.

— Не хочу я ее, — говорит Роза. — Я хочу домой.

— Это исключено, — отвечает Эд, который переживает за Генри, устроившего такой изысканный ужин с роскошными винами.

— Я могу вас отвезти, — предлагает, к удивлению Эда, Сьюзен. — Давайте я отвезу ее в гостиницу. Это всего-то десять минут. — Она достает ключи от машины.

Уже почти стемнело, Сьюзен везет Розу к «Пасторскому дому».

— Вы поймите, я обожаю все английское, — заявляет Роза. — Родные отправили меня в Лондон, как только началась мировая война. Как только еврейские общества в Англии получили такую возможность, родители тут же меня и отправили. Мне было семь лет, а в Вене совсем нечего было есть. Немногим лучше, чем в Буковине. Моим приемным английским родителям приходилось носить меня на руках — такая я была слабенькая и изможденная. Но прошел месяц, и я расцвела! Мы пили чай, ходили в театр, играли на берегу моря с гувернанткой, у нее было сопрано, и она пела с балкона… — Она умолкает, пытается вспомнить. — Короче, у него это от меня, — говорит она.

— Что именно? — спрашивает Сьюзен.

— Тяга к Англии. Он любит Англию — это у него от меня. Я его так воспитала. Когда он был маленький, я покупала ему книжки. Про короля Артура, английскую поэзию. Эда Англия никогда не интересовала, а Генри я рассказывала про сельскую жизнь. Про зеленые луга и поля маков. Английскому я научилась в Англии, в детстве. Мои английские родители дали мне образование, я даже два раза в неделю занималась с учителем ивритом. Они об этом всегда помнили. Люди они были очень обеспеченные, каждый год нас увозили в коттедж у моря, и наша гувернантка выходила на балкон и пела: голос — ну точно флейта. Вот так она пела… — Она теряет мысль, потому что служащий гостиницы открывает дверцу и помогает ей выйти из машины.

Сьюзен уезжает, и Роза, оставшись в номере одна, принимает две таблетки перкодана и ложится. И тут вспоминает, что хотела сказать.

За день до свадьбы Сьюзен отпрашивается с работы, и у Генри наконец появляется возможность отвезти родственников в Уантадж, посмотреть коттедж. Приходится долго уговаривать Розу выйти из гостиницы, и она все твердит, что на свадьбу не пойдет. Лучше посидит в гостиничной столовой в одиночестве. Но, увидев коттедж Генри, она вздыхает. У него соломенная крыша и белые стены.

— Сад пока запущен, но мы планируем им заняться, — говорит Генри. — Правда, похоже на «Грачевник» Дэвида Копперфильда? Грачей, разумеется, никаких нет.

Солома обмотана колючей проволокой — чтобы птицы не растаскали.

Сьюзен отпирает дверь, все стоят в крохотной гостиной и смотрят на оловянные кружки на каминной полке, на китайский секретер Генри, на его персидские ковры.

— Просто кукольный домик! — бормочет Роза и усаживается на диванчик — она готова остаться здесь.

— Я чуть его не продала, — говорит Сьюзен. — С ним было столько хлопот. Перед встречей с Генри я даже выставила его на аукцион.

— Так как вы познакомились? — спрашивает Эд.

— А Генри не рассказывал? Нас познакомил Дик Френкель из Уантаджского центра. Он хотел предложить Генри купить коттедж.

Эд смотрит на Генри, представляет себе встречу за чаем в местном центре. Дик Френкель — основатель центра, занимается сбором средств — он же владелец усадьбы, которую получил благодаря тому, что основал центр борьбы за мир на Ближнем Востоке. Усадьба весьма заметная, на окраине академического Оксфорда. Коттедж Генри, думает Эд, тоже своего рода проект — только помельче масштабом. Да, Френкель мог бы познакомить Генри и Сьюзен на каком-нибудь из своих приемов в саду. Длинные столы в спускающемся террасами саду на задворках усадьбы. Специалисты по Дизраэли в белых рубашках с короткими рукавами, Генри в лимонного цвета льняном пиджаке с шелковым галстуком, под деревьями гул разговоров на иврите и оксфордском английском, а посреди лужайки Сьюзен в огромной соломенной шляпе и в пышной юбке — вовсе не в духе импрессионистов, а вполне себе реальная.

Генри уводит Сару наверх — посмотреть спальню.

— Головой не стукнись, — предупреждает он, когда они садятся в кресла под скатом крыши. — Я хотел поговорить с тобой о маме, — шепчет он. — Как по-твоему, она правда не пойдет завтра в церковь?

— Не знаю… — начинает Сара.

— Думаешь, она может так со мной поступить? — спрашивает Генри.

— Ты ее знаешь лучше, чем я, — говорит Сара. — Она способна практически на все.

— Тебе надо с ней поговорить.

Сара чуть насмешливо улыбается деверю.

— Мы, конечно, постараемся, но ты не должен дать ей испортить свадьбу. Ты же знал, что она устроит скандал. Она столько месяцев тренировалась.

— Столько лет, — уточняет Генри.

— Да не лет. Все дело в том, что она ошарашена. Она никак этого не ожидала. Да и никто из нас… Так расскажи мне, — Сара пододвигается к нему поближе, — как это случилось? Когда ты решил… ну, сделать предложение?