Шрифт:
— Расскажи мне про свою работу. Как продвигается книга?
— Ты про антологию?
— Да нет, про твою «Историю арабских народов».
— Генри, это было пятнадцать лет назад! — с легкой досадой отвечает Эд. — И уже пятнадцать лет я к ней не притрагивался.
— Так долго? — говорит Генри. — Очень, очень жаль. А я как раз на днях о ней вспоминал. В Ашмоловском музее [53] была выставка персидской миниатюры, и она привела мне на память твою книгу, твою концепцию искусства и политики — прежде всего искусства. Какая же это роскошь! В одной крохотной картинке сконцентрировано столько всего — и пейзаж, и воины с мечами, и водопад — ниточка, ведущая к оазису. Каждая из них как драгоценный камень. Тебе непременно следует вернуться к этой теме — ведь можно ограничиться лишь искусством. Даже если сосредоточиться только на нем…
53
Музей и библиотека при Оксфордском университете, славится собраниями в области археологии и искусства.
— Нет, я не искусствовед, — говорит Эд. — Да и не Альберт Гурани [54] . Просто делаю, что могу.
Генри смотрит на него и начинает нервничать.
— Как тебе они? — спрашивает он про карточки. — Адреса на приглашениях нам писал каллиграф. Печать, естественно, ужасная. Теперь мало кто умеет делать тиснение. Представляешь, все приглашения теперь делаются методом термопечати. Проведи пальцем по оборотной стороне — сразу почувствуешь разницу.
54
Альберт Гурани (1915–1993) — английский историк, сын выходцев из Ливана, специалист по Ближнему Востоку.
— М-да… — Эд смотрит на него, подперев голову рукой. Он почти всю ночь провел в самолете, и к Оксфорду в июне не привык — птицы, что начинают петь в половине пятого, пронзительно голубое небо.
— Не хочешь ли кофе? — спрашивает Генри. — Или чаю? «Эрл Грей»? Черносмородиновый? Как прошел выпускной у Иегудит?
— Отлично, — отвечает Эд. — Прекрасно. Шел дождь. Вот, я привез фотографии. — Он показывает снимки дочери и всей семьи под зонтиками.
— Это не дождь, а ливень, — говорит Генри. — Бедняжка — она же вымокла до нитки. Ох, эти зонтики. Боже мой, а если во время приема пойдет дождь? Разумеется, мы сверились с альманахами [55] — понять, какова вероятность плохой погоды. Ой, Сара с пластиковым пакетом на голове!
Эд оглядывает комнату Генри, парчовые кресла, груды книг. Тома ин-кварто, в кожаных перелетах, с распухшими от сырости страницами, слегка потрепанные. Большую часть комнаты занимает слишком большой для этой комнаты темный стол, который здесь совсем не по размеру.
55
Имеется в виду альманахи, где даются прогнозы на погоду и рассказывается, какая в этот день в этой местности была погода в предыдущие годы.
— А вот и братья! — восклицает Генри, взяв снимок, на котором двое старших детей Эда. — Какие огромные!
— Да уж — девятнадцать и двадцать один, — усмехается Эд.
— Правда? А я и забыл, что они такие взрослые. Кажется, только-только… Ты что, сердишься на меня?
— С чего мне на тебя сердиться? Это же все из-за смены времени, не видишь, что ли? Сажусь на самолет в Даллесе [56] , прилетаю, а тут ты в той же самой квартирке, с теми же книжечками, креслами — со всеми своими штучками.
56
Аэропорт в Вашингтоне.
Генри краснеет до кончика носа.
— Ну, извини, — говорит Эд. — Я думал, ты хотя бы знаешь, кому из моих детей сколько лет.
— Я знал, — пытается возразить Генри. — Я раньше знал. Просто давно не следил за их жизнью.
— А нам за твоей приходится следить, — резко отвечает Эд. — Вот, подхватились и потащились через Атлантику — хоть ты оповестил нас всего за два месяца.
— Ты только не расстраивайся так, — говорит Генри.
— Я совершенно не расстраиваюсь. Просто пытаюсь объяснить, что нам было совсем не просто сюда приехать, да еще и маму привезти. У нас с Сарой очень плотное расписание. Я завален работой, обещал несколько статей, у меня в июле конференция, но бюджет наполовину урезали, потому что институт едва сводит концы с концами. Занятия сейчас за меня ведут аспиранты. А Сара свою конференцию вообще пропускает.
— Ты уж извини, — говорит Генри.
— Да нечего тут извиняться, — говорит Эд. — Я просто хочу, чтобы ты понял. Мы не можем просто взять да и махнуть в Оксфорд.
— Понимаю, — говорит Генри. — И очень вам благодарен, Эдуард.
— Так что не надо со мной про бумагу разговаривать! — почти выкрикивает Эд.
— Про какую бумагу?
— На бумагу не жалуйся — больше я ни о чем не прошу.
— Я говорил про тиснение, — отвечает Генри. — Думал, тебе будет интересно.
— Ну хорошо… Ладно, слушай… — Эд смотрит на старинные часы в футляре. На циферблате золотая луна на темно-синем фоне.