Шрифт:
— Более что? — спрашивает Мириам.
— Более снисходительной, — говорит Сара. — Ты только и делаешь, что на всех кидаешься. И почему — причин нет. И причин так говорить с папой — тоже нет.
Мириам опускает глаза в книгу и, как ни в чем не бывало, читает про себя на иврите.
— Мириам?
— Что? Я читаю те части, которые пропустил папа.
— Слышала, что я сказала? Ты огорчаешь отца.
— Здесь нет ни одного слова про меньшинства, — гнет свое Мириам.
— Папа говорит о современном контексте…
Мириам поднимает глаза на Сару.
— А как насчет исходного контекста? — вопрошает она. — Как насчет еврейского народа? Насчет Бога?
Из кабинета, волоча за собой плед, плетется Иегудит.
— Мне только салату, — говорит она.
— Рыба отличная, — говорит Сол.
— Потрясающая, — подтверждает Эд.
— Не то слово, — говорит Бен, не переставая жевать.
— Бен! Гадость какая! Ты что, не можешь есть по-человечески? — спрашивает Эйви.
— Это «Золотой ярлык» Манишевица [135] , — говорит Эстелл. — Иегудит, где ты подхватила этот вирус? Они уверены, что это моно?
— Да нет… Я не знаю, что это… — говорит Иегудит. — Я неважно себя почувствовала еще в уик-энд, когда мы пошли петь в Еврейский общинный центр для пожилых граждан.
— Как хорошо, что вы туда ходите, — говорит Эстелл. — Какие вы молодцы. Они это так ценят.
— Вроде бы да. Там один старик спросил меня: «А „Ойфн Припечек“ [136] вы поете?» Я говорю: «Поем», а он мне: «В таком случае очень вас прошу не петь „Ойфн Припечек“. Кто к нам ни приходит, все ее поют, и такая от этого тоска берет». А потом, когда мы уже уходили, одна старушечка поманила меня пальцем и спрашивает: «Как тебя зовут?» Я сказала, а она мне: «Деточка, ты очень некрасивая, но очень славная».
135
Манишевиц — известная во всем мире старая фирма, производящая кошерные продукты, в том числе и консервированную фаршированную рыбу. Ее выпускают в нескольких видах, один из них — «Золотой ярлык по старому венскому рецепту».
136
«У печки» ( идиш) — до Холокоста одна из самых популярных песен евреев Центральной и Восточной Европы. В ней рассказывается, как раввин учит детей азбуке. Слова и музыка Марка Варшавского (1848–1907).
— Какой ужас! — восклицает Эстелл. — Она что, так и сказала?
— Ага.
— Не может быть! — говорит Эстелл. — Слышала бы ты, что говорят о моих внучках все-все, кому я ни показываю ваши карточки. Погоди, вот будешь подружкой невесты, они еще на тебя залюбуются. А какой цвет ты выбрала для свадьбы? — обращается она к Мириам.
— Что? — Мириам отвлекается от Агады.
Эд смотрит на Мириам: у него такое чувство, что она ведет подкоп под его седер. С чего вдруг она обвинила его, что он каждый год укорачивает службу? Он всегда ведет седер одинаково. Она сама изменилась: то и дело придирается к нему. Становится все педантичней и педантичней. Да кто она такая — ей ли критиковать, как он ведет седер? Что, интересно, она себе думает? Он помнит время, когда она не могла дождаться ужина — засыпала. Помнит, когда она еще сидеть не умела. Когда ее головка умещалась на его ладони.
— С персиковым, по-моему, будут сложности, — говорит Эстелл. — К нему сложно что-то подобрать. Розовый — дело другое. Розовый идет буквально всем. А персиковый мало кому. Когда женились твои мама с папой, мы намучились с цветом, потому что в синагоге все-все было темно-бордовое. В молельном зале — кошмарный темно-бордовый ковер, в вестибюле темно-бордовые обои с ворсистым рисунком. Помнишь, милый? — спрашивает она Сола. Он кивает. — Теперь там все оранжевое. Кто знает, почему они такой цвет выбрали. Но мы, в конце концов, решили, что подружки будут в розовом, — ничего другого нам не оставалось. Снимки вышли очень красивые.
— Да, для фотографий розовый был в самый раз, — говорит Сол.
— Надо будет показать тебе фотографии, обращается Эстелл к Мириам. — Вся семья собралась, буквально все дорогие, такие дорогие друзья. Бог даст, они и на твоей свадьбе будут.
— Ну это вряд ли, — говорит Эд. — Свадьба пройдет, так мы решили, в узком семейном кругу. Мы пригласим всего сто человек.
Эстелл улыбается.
— Я так думаю, довести число гостей до ста не удастся.
— Почему это не удастся? — осведомляется Эд.
Сара швырком собирает тарелки. Она не выносит, когда Эд разговаривает с ее родителями таким тоном.
— Если кого-то не исключить — вот что я имела в виду, — говорит Эстелл. — А на свадьбе никого исключать не годится…
— Я не считаю своим непреложным долгом пригласить всех и каждого из наших знакомых на свадьбу Мириам, — отчеканивает Эд. Сара кладет руку ему на плечо. — И не вижу необходимости приглашать всех, с кем знакомы вы.
Эстелл поднимает бровь, и Сара молит Бога, чтобы мать не предъявила свой список. Тот, где сорок два имени, Эд, к счастью, его пока не видел.
— А я и не приглашаю всех, с кем знакома, — отвечает Эстелл.
— Бабушка, — Мириам отрывается от книги. — Ты что, приглашаешь гостей на мою свадьбу?
— Нет, конечно, — отвечает Эстелл. — Но я сказала, что ты выходишь замуж, моим родственникам и моим дорогим друзьям. Кое-кто из них знаешь ли, был на свадьбе твоих родителей. Магиды. Ротманы.