Шрифт:
Сталин наливал в бокал вино. Присутствующие смотрели то на вождя, то на молодого наркома: ждали, как прореагирует Сталин.
«Ну, Устинов, держись!»— произнес кто-то осторожно. А Микоян, чтобы подчеркнуть неловкость молодого наркома, встал, наполнил вином большой, литровый хрустальный рог и сказал: «Молодой человек, вам самое время выпить за здоровье товарища Сталина». И передал Устинову сосуд.
Тот тоже встал — рог положено принимать стоя. И следует выпить до капли — рог ведь не поставишь на стол, а если положишь, из него выльется остаток вина. Позор, конфуз.
Надо представить себе тогдашнее состояние молодого мужчины. Он понял, что сделал что-то не то, а что именно? Почему он стал предметом общего внимания? И потом, как выпить целый литр вина на глазах Сталина? Что он подумает? Что ты алкоголик, гуляка? Кроме того, от такого количества вина сразу опьянеешь, а как потом вести себя дальше? Как вспоминал сам Дмитрий Федорович Устинов, «был я, наверное, белее скатерти».
Все ждали, что будет. И вот в этой паузе Сталин тихо встает, подходит к «провинившемуся», берет из его рук рог и передает Микояну: «Анастас, подержи». Потом наливает две маленькие рюмочки коньяку — одну передает Устинову, второй чокается с ним: «Выпьем за здоровье товарища Сталина»..:
Все проворно встали. Хозяин рысьим взглядом вцепился в Микояна, чокнулся своей рюмкой и с его рогом. И все время, которое понадобилось Анастасу Ивановичу, чтобы опорожнить сосуд, Сталин не спускал с него глаз. «Это были страшные глаза», — вспоминал Устинов.
«А теперь пляши!» — вежливо попросил вождь. И даже напел какой-то мотив типа лезгинки…
Под смех и аплодисменты сотоварищей Микоян выкинул пару коленец… Такая кремлевская шутка, страшная шутка…
Вот, собственно, и все…
Я умолк. Вадим, шлепнув ладонью по столу, сказал:
— Во! — И вскинул большой палец перед моим носом. — Вот это кино!.. Потрясающий эпизод. Но к чему ты мне про это?
— Мы говорим о характере, о гранях сталинского характера. Вдумайся! По одному этому, по существу крохотному эпизоду видно, как он гипнотически владеет окружающими людьми.
Он — заботливый отец: выручил попавшего в неловкое положение молодого человека.
Он — деспот: унизил соратника за то, что тот хотел унизить Устинова.
Он — остроумец, шутник, компанейская душа да и только…
И при этом железная воля, специфический юмор, скрытый гнев на поступок Микояна, изощренная месть… Какое раздолье для режиссера, актера!.. Как такое сыграть?
— Умен и хитер глобально, — добавил Вадим. — Какой же нужен актерище, мать честная!.. Кто-то уже есть на примете? — спросил он озабоченно.
Я рассказал о недавнем разговоре с генеральным директором «Мосфильма» Н.Т.Сизовым. Мне хотелось для высокой достоверности пригласить в фильм американского актера на роль Трумэна, английского — на роль Черчилля, даже на роль американского журналиста Брайта хотел пригласить американца. Но тогда это было не в наших Правилах — как же, мы сами с усами. К тому же у нас не было денег, чтобы платить зарубежным актерам так, как принято у них. Например, только английскому актеру за роль Черчилля пришлось бы выплатить гонорар в размере 8 — 10 миллионов долларов. У нас столько шло на целый фильм. Так что, когда я пришел к Сизову с этим предложением…
— Ну и?.. — спросил меня Вадим Трунин.
— Ну и как в том анекдоте про Сергея Михалкова. Слыхал?
— Давай! — Трунин любил анекдоты.
— После того как Михалков написал текст советского гимна, его пригласил к себе Молотов. Оба, как известно, заикались. Началась у них беседа.
Молотов: Товарищ М-М-Михалков. П-п-равительство благодарит вас за г-гимн! Скажите п-п-рямо: в чем нуждаетесь?
Михалков: Спасибо, н-н-ни в чем.
Молотов: Квартира?
Михалков: Есть…
Молотов: Дача?
Михалков: Есть…
Молотов: Машина?
Михалков: Есть…
Молотов: Н-н-не скромничайте!
Михалков: Хочу п-п-п-персональный самолет…
Молотов: Об этом и н-н-не заикайтесь!..
Так и у меня: стоило только заикнуться о приглашении иностранных актеров — сразу нет! Первая просьба — и уже шлепок по морде.
— Интересно, сколько их еще будет?.. — с грустинкой заметил мой сценарист-напарник…
Над сочинением сценария мы мучились главным образом в Гурзуфе, в Доме творчества художников имени Коровина. Жалкое, убогое заведение, питание не менее убогое — булочки и мерзкая рыба… А меня еще черт дернул взять с собой жену и внука Алешку — для моральной поддержки и душевного покоя. Вадим для этой же цели взял с собой молодую жену Машу. Моя-то Лида умела терпеть всякие неудобства, а Вадимова жена вместо того, чтобы помогать ему, только мешала — ее нервировал этот курортный «комфорт», ей хотелось настоящего отдыха, а тут…
Их весьма скромная, аскетично обставленная комната выглядела смешно и неуютно: она была вся от пола до потолка увешана страницами сценария. Выстраивая поэпизодный план, Вадим скотчем приклеивал листы бумаги с содержанием эпизода. Так что стены сверху донизу пестрели заголовками: «Сталин и Молотов в вагоне поезда», «Первая встреча глав государств в Цицилиенгофе», «Трумэн сообщает Сталину об атомной бомбе», «Прием в резиденции Черчилля», «Сталин по телефону говорит с Курчатовым»…
Получалось нечто похожее на штабную карту при разработке стратегического плана наступления. Мы, споря, иногда крепко ругаясь, подбегали к ней, срывали листы, меняли их местами, доказывая друг другу наиболее целесообразный путь к зрителю. А какой он, этот путь? Хотел бы я знать. Кто из творящих, сочиняющих может эдак запросто ответить на вечно мучающий художника вопрос?..