— А вы говорили, что в семнадцать лет вы себе сами купили телевизор. Черно-белый, да?

— Ой, ну что ты пристал с глупостями?

— Ну, почему, это не глупости.

— Есть вещи и поважнее, чем обсуждение моего финансового положения.

— Какие это? Ой, а правда, что у вас больше трех тысяч книг на ирландском языке?

— Михал, подойди сюда. Твердо запомни: Дрозды всех стран, соединяйтесь!

— Ой, ну вы прямо совсем ненормальный! Отпустите меня!

— Мальчики, обед готов.

13.50

Обед. Наконец обед. Он ел его медленно и вдумчиво. Фасоль (холодная), жареная картошка с луком (горячая). Потом — йогурт и, наконец, яблоко.

Он лег на диван у себя в комнате, чтобы спокойно обдумать все, что он должен сделать. Дабы облегчить мыслительный и пищеварительный процессы, поставил «Севильского цирюльника». Россини помог обеду проскользнуть вниз и одновременно промыл голову для новых мыслей, успокоил, вдохновил перед «дорогой своей»… На столе лежала пачка старых фотографий. Острова. Наверное, еще перед войной. Какие глупые лица у этих рыбаков…

Они небось и фотоаппарат-то видели впервые. Еще бы, нигде не бывали, сидели годами на своих островках. Разве что какая-нибудь вдова отправится на соседний остров, чтобы помочь с похоронами. А так, куда им было ездить? Да, теперь там все уже иначе. То, что не под силу оказалось английским ружьям, сделает английское радио. Ну и телевизор, конечно, журналы, кино. Цивилизация!

Среда. Полдень. Пол-день, полу-день? Полдня уже прошло, а еще половина принадлежит ему, пока. Все магазины безнадежно закрыты.

За обедом Сапожник опять жаловался, что плохо играл. («Нет, не тот у меня теперь удар стал. Ты бы раньше на меня поглядел!») Он теперь все чаще и чаще заводит такие разговоры, но играть не перестает. А ведь ему уже скоро семьдесят. Сестра один раз с ним ходила, в воскресенье. Потом говорила, он еще ничего, нормально играет. Надо будет тоже как-нибудь сходить. Если жив останется. Ведь это уже сегодня… В три. Ровно в три. Он резко вскочил с дивана…

— Мальчики, после обеда я всех прошу подняться наверх, ко мне. Михал, к тебе это тоже относится, ты слышал?

Двумя пальцами он потянул Михала за ухо.

— Отстаньте от меня, Шемус!

Все это была просто игра. У них с Михалом сложились какие-то негласные правила этой странной игры во взаимные подковырки, причем один из них при этом оставался учителем, а другой — учеником. Остальных мальчиков все это забавляло, но и приструнивало немножко. Михал был для Шемаса чем-то вроде кольца, продетого в нос быка, за которое хозяин спокойно берется рукой, чтобы уверенно вести за собой свирепого зверя.

— Шемус, а что это она сейчас говорит? Что эта старая карга опять от нас хочет?

— Помолчи, Михал, я сам ее не сразу понимаю (ох уж эти диалекты), дай мне спокойно разобраться. Чем больше ты мне будешь сейчас мешать, тем дольше продлится мой разговор с хозяйкой. Ты понял?

Но он не хотел ничего понимать.

— Так, все здесь? Тихо! Я должен сказать вам две вещи. Первое: мне сейчас хозяйка жаловалась, что ночью кто-то выходил на улицу и потом не закрыл за собой дверь.

— Никто не выходил! Честное слово, Шемус, никто!

— Тихо! Я сам ничего не слышал, поэтому пока просто передаю, что мне хозяйка говорила. Но не советую портить тут с ними отношения. Вы должны понять, что дело касается не только вас, понятно? Поэтому я предупреждаю: если еще будут какие-нибудь на вас жалобы, я немедленно сообщу об этом начальству и… — он помялся, — и вашим родителям. Но я, собственно говоря, вас позвал не поэтому. Дело вот в чем. В конце курсов принято устраивать нечто вроде концерта. Естественно, силами учеников. Так что нам пора начинать готовиться. Кто-нибудь умеет петь?

— Даф умеет.

— Да не умею я, Джимми умеет, да. А Шон играет на аккордеоне.

— У меня же здесь его нет с собой.

— Ладно, это мы еще подумаем. А как насчет пьесы?

— Если только вы, Шемас, сами ее напишете. Вот и пригодится ваш писательский дар.

— Ладно, Шон, напишу. Только вы будете мне помогать.

— Но мы же не сможем выступать прямо по-ирландски.

— Да ну, Михал, неужели не сможете? Ты ведь по-английски ни слова не сказал, как мы сюда приехали, правда? Придется за это дать тебе главную роль.