Гилли недоверчиво посмотрел на него:

— О чем это вы? Может, как в тот раз, поговорим о музыке? — Он попытался засмеяться.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. — Хумбаба упивался его растерянностью. — Пожалуйста, будь любезен, приподними свои роскошные волосы надо лбом.

Гилли молчал. Хумбаба встал и, подойдя к нему сзади, положил руки на светлую мальчишескую голову.

— Эй, вы, — Гилли вздрогнул. — Уберите руки с моей головы. Вы еще, слава богу, не епископ.

— Да, но я директор школы. И ты обязан меня слушаться. Понятно? Ты срубил мои сосны, и тебе до сих пор ничего за это не было. Так? Я решил за это обрить тебя наголо.

— Я вам не Самсон, — сказал Гилли хриплым голосом.

Хумбаба, улыбаясь, перебирал его волосы.

— Как часто наш авторитет, — задумчиво сказал он, — зависит от такой, казалось бы, ерунды. Тебе обреют волосы, и ты сразу станешь изгоем. Никто не захочет дружить с тобой. Уж поверь, мальчики в этом возрасте, как ни странно, придают внешности очень большое значение. А лысая голова, сам понимаешь, никого не красит. Да еще этот шрам. Так что, маленький актер, все твои старания пропадут даром.

— Господин директор, прошу вас, оставьте меня в покое. Я искренне сожалею, что так получилось с этими соснами. Поверьте, я не думал, что это вас так расстроит. — Его голос дрожал.

— Да ну, Макгрене? Да, кстати, а как тебя зовут на самом деле?

Гилли почувствовал холод в желудке. Неужели старик все знает?!

— Ну, раз вы все знаете, — нервно сказал он, — придется признаться вам, что на самом деле я — Сенхан Торпейст, верховный поэт Ирландии, пророк и друид.

— Он не был друидом, — машинально поправил его Хумбаба. — Послушай, сынок, давай поговорим серьезно. Только выслушай меня, не перебивай, ладно? Твой отец, когда устраивал тебя сюда, все мне рассказал. Ты понимаешь, о чем я говорю? Он должен был поступить так, ведь моя основная задача — воспитать душу, а не только дать разные знания. И, хотя ты и старше меня почти на десять лет, я и тебя тоже должен был воспитывать. Подожди, не перебивай, мы ведь договорились, что ты будешь меня слушать.

Гилли молчал. Какой-то липкий страх засел у него между лопатками, лицо пылало, в горле застрял холодный комок. Он чувствовал, как кровь стучит в висках, язык нервно облизывал сухие губы.

— Послушай, — продолжал Хумбаба, — ты сам, я думаю, понимаешь, что я могу рассказать об этом всем вокруг. И что тогда? Тебе медики шагу не дадут ступить спокойно, тебя будут описывать, измерять, взвешивать и все прочее. А старики? Да за твоим телом будет просто охота.

— И вы будете одним из охотников?

— Ну нет уж, уволь. — Директор наконец отпустил голову Гилли. — Мне предоставь идти моим путем.

— Хорошо, а что вы от меня хотите?

— Ничего особенного. Веди себя тихо и почтительно по отношению ко мне. Это все, чего я требую. К тому же здоровье мое по твоей милости подорвано, и, думаю, я недолго пробуду на этом посту. Да и вообще… Обещай мне вести себя пристойно, и твоя тайна уйдет вместе со мной в могилу. Ты согласен?

Гилли вздохнул.

— В могилу… Бродяга… Поуэр уже там. Как это ужасно, смотреть, как человек сам губит себя, и понимать, что ничего не можешь сделать! А вы могли, вы могли ему помочь, но ничего не сделали для этого.

— Но меня тогда не было.

— Да, последний месяц вас не было. А раньше? — Он повернулся и гневно посмотрел на директора. — И потом, разве не вы приучили всех учителей презирать нас? Не обращать внимания на то, что творится у нас в душе?

— Ну что ты говоришь?! Разве я не говорил тебе, что эта дверь всегда открыта для любого из учеников, для всех, кто хочет поговорить со мной? Мне себя не в чем обвинить.

— Вам просто наплевать на всех! Бродяга! Да вы над ним только смеялись. Вспомните, он ведь приходил к вам, хотел поговорить с вами. Он сказал, что вы…

— Конечно, я это помню. Он ворвался ко мне не постучав и начал с ходу что-то бормотать себе под нос. Я так и не понял, что он хотел сказать мне.

— И вы ничего не нашли лучше, как сделать ему замечание, что он без галстука?!

— Я спросил, что ему надо. У меня не было времени на пустые разговоры. Да, возможно, я сделал ему какое-то замечание по поводу его костюма. Что тут ужасного?

— А еще вы демонстративно повернулись к нему спиной и поставили диск.

— Какой диск?

— Какие-то народные танцы… Посмотрели бы вы на его лицо, когда он мне рассказывал обо всем этом!

— Что тут такого? Очень приятная мелодия…

— Приятная мелодия? — Гилли встал. — Приятная мелодия! А человек ушел от вас оплеванным! Вы даже не захотели его выслушать. Может, именно в эту минуту он решил покончить с собой.

— Я думал, — растерянно сказал Хумбаба, — ему тоже понравится… Это обработка Хорслипса… Я думал успокоить его.

— Успокоить? А записи Дублинской оперы вы не пробовали включать на стадионе? Когда наши играют с англичанами?