— Вы бы хотели, чтобы мы приняли решение за вас? — спросил Лермонтов. Она не ответила, и он повернулся к Витгенштейну: — Доктор, приготовьте операционную.

— Подождите… Нет, подождите. — Она почувствовала, что на глазах выступают слезы. — Кто это?

— Кто кто?.. А, — сказал Витгенштейн. — Девочка.

— Капитан… я хочу увидеться с Джоном Фалькенбергом.

— Не могу вам помешать, — ответил Лермонтов, — но прошу вас этого не делать. Пока вы не примете окончательного решения. Он не глуп…

— Вы его знаете? — спросила она. — Странный вопрос, верно? Знаете ли вы… отца моей неродившейся дочери? У нас было три недели. Целая жизнь. Мне кажется, я его знаю, но правда ли это? О, черт побери!

Лицо Лермонтова смягчилось.

— Он считается… считался… многообещающим молодым офицером. От него ждали многого. — Капитан пожал плечами. — Жаль, что никто не видел, как погиб гардемарин Кьюни. Я не знаю, что мы можем сделать для Фалькенберга.

— И я ничего не могу сделать… могу только ухудшить положение, — сказала она. — Как же мне быть?

— Избавьтесь от ребенка, — сказал Лермонтов. — Потом, через год, через два, когда сенатор забудет, вы снова встретитесь…

— Он никогда не забудет. И мы никогда не встретимся. Лермонтов собирался заговорить, но она опередила его.

— Вы не можете быть уверены, и я не могу, — сказала она. — Единственное, в чем мы уверены, — мы убьем мою дочь.

— Эмбрион, — сказал Витгенштейн. — Не…

— Я изучала эмбриологию, — возразила Анджела. — Не нужно объяснять мне подробности. — Она долго молчала. Потом вытерла глаза и прямо взглянула на Лермонтова. — Капитан, вы можете обеспечить мой переезд на Черчилль?

— Да, но почему именно на Черчилль?

— У меня там родственники. Моя ветвь семейства не располагает большими средствами, но мы не разорены, вы знаете. Меня примут…

— В этом случае я не смогу разрешить вам снова увидеться с Фалькенбергом.

— Вы не сможете меня остановить, если я этого потребую, и вы это тоже знаете, — сказала она. — Но… может быть, так лучше. Скажите ему… — у нее перехватило горло, и она почувствовала, что на глазах снова слезы. — Скажите, что я ему благодарна за то, что он спас мне жизнь, и желаю ему всего хорошего.

Напряженный молодой человек вошел в помещение и козырнул:

— Лейтенант Фалькенберг по приказу капитана Лермонтова явился, сэр.

Худой человек за столом ответил на приветствие. — Спасибо. Садитесь.

— Сэр?

— Я сказал, садитесь.

— Есть, сэр. — Фалькенберг принужденно сел.

— Вы думаете, я вызвал вас, чтобы наказать? Фалькенберг нащупал папку под левым локтем.

— Я получил приказ…

— Знаю, — прервал Лермонтов. — Не такой приказ я бы хотел отдать. Но сделать ничего нельзя.

— Значит, я покидаю Вооруженные Силы?

— Нет, только Флот, — сказал Лермонтов. — Если, конечно, не захотите совсем уйти с военной службы. — Старший офицер наклонился вперед и пристально посмотрел на Фалькенберга. — Я не стал бы вас винить, если бы вы это сделали, но надеюсь, вы не сделаете. Я организовал ваш перевод в морскую пехоту. В качестве старшего лейтенанта, временно исполняющего обязанности капитана. Кроме того, я направил сенатору Гранту рекомендацию, чтобы Большой Сенат наградил вас Орденом мужества первой степени. Думаю, вскоре вас ждет звание капитана морской пехоты — Лермонтов вздохнул. — Будь у нас лучшая связь и сумей я поговорить с сенатором непосредственно, возможно, в этом не было бы необходимости. Может быть, я не совсем верно оцениваю политику Большого Сената.

Фалькенберг взглянул на свою папку с приказом.

— Я тоже, сэр.

— Но это очевидно, — сказал Лермонтов. — Вы действовали совершенно правильно. Трудно пожертвовать одним взводом, чтобы спасти всех остальных, но мы уверены, что больше ничего нельзя было сделать. — Он пожал плечами. — К несчастью, взводом, который вы потеряли, командовал внук сенатора Бронсона, но вы не могли этого знать.

— Он был хорошим военным, — сказал Фалькенберг. — И, честно говоря, я знал, кем он приходится…

Лермонтов поднял руку, заставляя его замолчать. Он невольно обвел взглядом помещение, потом пристально посмотрел на Фалькенберга.

— Вы никогда никому об этом не расскажете, — сказал он. — То, что ваши действия привели к гибели молодого человека, достойно сожаления, но они были оправданны. Возможно, Бронсон забудет. Но если члену Большого Сената Бронсону напомнят, что вы знали о его интересе к гардемарину Кьюни, положение станет гораздо более серьезным. Он никогда об этом не забудет. Вам в будущем следует избегать встреч с сенатором.