— Иди ты, — улыбнулся я.

— Как в твоих снах? Опасная шуточка для фрейдиста. — Дино хихикнул, как девчонка. — Так вернемся к твоей пациентке. Как я понял, ты собираешься спросить ее, чьи это пальцы, и что она против них имеет.

— Говорю тебе, только это она и твердила.

— «Не выношу его пальцы?» Пятнадцать минут?

— Не считая тех сорока, когда она вообще ни слова не произнесла. И еще двух, потраченных на объяснение того, что она здесь по единственной причине — ее терапевт отказался продлить рецепт на темазепам, пока она не пройдет курс у психиатра.

— А кто ее врач? Филип?

— Угу. Судя по записям, он предполагает невроз навязчивых состояний, но не исключает и какую-нибудь загадочную фобию. Он знает, что мне доводилось работать с фобиями.

То, как я перешел из общей практики в психиатрию, долгая история, и здесь я предпочел бы ее не излагать. Можно сказать, я сделал себе имя своими статьями о необычных фобиях.

— В отвращении к прикосновениям нет ничего необычного. Стоит тебе положить лапу на мою задницу, мне сразу неловко становится, а ведь, казалось бы, мне не привыкать.

Последние слова я предпочел не заметить.

— Ну да, фобия прикосновений — вещь заурядная. Но если речь идет именно о пальцах, назовем это хоть дактилофобией, то тут что-то новенькое. Не знаю, судя по ее виду, она вполне может страдать каким-нибудь дисморфическим телесным расстройством. Похоже, она почти ничего не ест. И весит, пожалуй, стоунов [18] семь.

Пациентка моя из тех пташечек, которые не оставляют следов, входя в комнату, но производят большое впечатление. Понимаете, о чем я? Хрупкая такая невеличка, выглядит лет на шестнадцать. Девчоночье платьице, голые ноги, кардиган с короткими рукавчиками. И глазищи Бэмби, точь-в-точь как на тех ребячьих рисунках, которые бульварные листки считают признаком проклятия. Выходя, сожги свой дом дотла. Может, они и правы. При этом в карте написано, что ей тридцать пять, и она замужем.

— А не поможет, если я посижу на сеансе?

Иногда я беру Дино с собой. Чаще всего — когда принимаю детей. Кажется, он помогает им расслабиться и лучше раскрыться.

Звякнула микроволновка. Картонная коробка была влажная и дымилась. Пахло отвратительно. Я разорвал картон и поставил пластиковый поднос обратно в печь. Да, Дино прав насчет жратвы.

— Не знаю, — ответил я. — Посмотрим.

— А я уже посмотрел. И вижу, что у тебя под брюками кое-что вздулось. — Черт побери этого мерзавца, если он опять неправ. — Свояк свояка видит издалека. А я вижу мужчину, который хочет деточку только для себя. Когда Дино возбуждался, его голос делался невыносимо приторным и манерным, как у гомика. И вот теперь он тянул, точно облезлая дешевка из Мюзик-холла: — У дока эрекция, у дока эрекция.

— Верно, она самая, — я шагнул через кухню и, крепко схватив Дино за горло, поднял его со стула, перетащил в гостиную и швырнул о стену. Ноги Дино вывернулись, его галстук съехал, челюсть отвисла, точно змея разинула пасть, готовясь заглотать кролика, и кукла замерла, опершись о телевизор и таращась в пустоту.

За первые полчаса второго сеанса она не вымолвила ни словечка, только грызла заусенец на большом пальце и искоса поглядывала на меня сквозь ресницы взглядом маленькой заблудившейся девочки. Как будто ждала, что я скажу ей, как жить дальше. Я поймал себя на том, что тянусь через стол, чтобы утешить ее и привести в чувство. К счастью, я вовремя остановился. Только еще одного скверного происшествия мне не хватало. Если бы в свое время я не нажал на старых друзей по практике, давно бы очутился на улице. Именно этого хотят Кэйт и ее пройдоха-адвокатишка. В последнюю минуту я сделал вид, будто сбрасываю несуществующее насекомое с коробочки салфеток «Клинекс» по ее сторону стола.

Поскольку она отмалчивалась, заговорил я. А именно, пусть, мол, не беспокоится. Она попала как раз туда, куда надо. Фобии, мол, вроде американских футболок, бывают самых разных цветов, но все одного размера: очень большого. Нет такого явления, как маленькая фобия. Это как с беременностью: либо дама беременна, либо нет. Как только я это выдал, ее колени рефлекторно сжались. Они были нежно-розовые, как у малышки, слишком долго пробывшей на игровой площадке, но, не считая коленок, ничего детского в ее ногах не было. Они заканчивались парой дорогих черных туфель на шпильках, с ремешками. На носке каждой туфли был вырезан полумесяц, и оттуда выглядывали покрытые алым лаком холеные ногти.

Потом я вдруг поймал себя на том, что говорю о себе. Я рассказывал ей о своей автоматофобии. О страхе перед чревовещательскими куклами. Мне показалось, что мои слова не произвели на нее впечатления, и тогда я признал, что этот страх осложняет повседневную жизнь меньше, чем пальцефобия. Ясное дело, в быту куда чаще натыкаешься на всевозможные пальцы, чем на этих куклищ. Но симптомы те же, сказал я — паника, страх, черная ледяная жуть, приступы тошноты. Несколько лет назад, продолжал я, я забрел ненароком в магазин Оксфордского центра помощи голодающим купить кофе и вдруг увидел старую деревянную куклу, уставившуюся на меня с полки за кассой. В былые времена я застыл бы от страха. Но к тому времени я уже настолько преодолел свою фобию, что купил игрушку и принес домой. С тех пор мы, я и Дино, работаем в паре, по крайней мере, на медицинском поприще. Кэйт, конечно, преподнесла бы это иначе, но Кэйт с нами не было. Она обхаживала своего адвокатишку, а со мной была холодней, чем жратва из микроволновки из «Маркс и Спенсер». Очень может быть, заверил я пациентку, что примерно то же самое может произойти в ее случае с пальцами.

— Я вовсе не любые пальцы не выношу, — ответила она. — А только пальцы моего мужа.

Ее мужа? Мы, кажется, до чего-то добрались. Если бы я заранее знал, до чего именно, выбежал бы стремглав из двери приемной, домчался бы что есть духу до станции Кентиш-таун и вскочил в первый поезд, куда бы тот ни шел.

Моя дражайшая половина сука. Об этом уже шла речь? Прошу прощения. Я слишком перегрелся в последнее время, снова и снова проглядывая эти записи. Шел третий сеанс, тот самый, во время которого я поглядел через стол на пациентку и почувствовал, что нелепо и безнадежно влюблен. В тот день лило как из ведра. Типичный темный и грязный лондонский денек. Хотя, когда я в семь тридцать вышел из дому, светило солнце, иначе я воспользовался бы машиной. Но нет, я зашагал себе по улице, и тут внезапно сменился климат. Вы, наверно, считаете, что мне пора бы привыкнуть. Такую шутку Бог шутит с англичанами едва ли не каждый день. С утра светит солнышко, вы радостно просыпаетесь и спешите на работу, и тут небеса начинают извергать на вас потоки помоев. Признаюсь, я тупой ученик.